— Вы это точно знаете?
— В былое время я весьма основательно изучал прошлое родного края. Тогда прошлое было единственным, что я мог считать своим во всей Венгрии.
Графа осенило.
— Зная, что и будущее ее станет вашим?
— Правильнее сказать, веря. Веря, что оно наше.
— Но вернемся à nos moutons[124], к тому, что я еще могу считать своим. Согласно родословной, мои знаменитые предки еще при святом Иштване[125] отличились достойным упоминания образом на стороне рыцаря Пазманя.
— В наших краях они объявились как расторопные маклеры, чтобы заполучить землю. Довольно простым способом: скупив все окрестные наделы у крестьян и мелких дворян. И — что действительно достойно упоминания — задешево! Оптом скупили и сразу же выложили наличными.
Граф не мог удержаться и сам улыбнулся своему любопытству.
— За сколько?
— К примеру, пусту, где я родился, со всем, что на ней бегает, летает и плавает, — за четыреста форинтов.
— И в самом деле недорого.
— Включая сюда и моих предков. Вот, кстати, лишнее доказательство того, что они жили здесь раньше ваших.
— На этом месте?
— Не знаю, точно ли на этом месте пасли они свои стада, но что где-то в этих краях — вполне вероятно. Этот край — золотая жила для археологов. По свидетельству захоронений, на холмах жили землепашцы из племени медьер[126], а в низинах и долах — кочевники: узы и печенеги. И многие века примитивным укладом. Потому и остались они по большей части пастухами. Один известный антрополог[127], который сравнивал покоящиеся здесь столетиями черепа с теми, чьи обладатели еще и поныне разгуливают в пусте, ощупав мой, — тем же способом, как при определении статей жеребца, — заключил: печенег. Такова моя родословная.
— Да, но этих диких, как их там зовут, все-таки мы, а не кто иной усмирили и цивилизовали.
— Напротив, мы — вас. Предоставив возможность и время.
— Но в таком случае мы защищали вас.
— Когда?
— Господи, ну, разумеется, всякий раз, как защищали страну! — И он чуть изменился в лице.
— А все-таки, когда конкретно вы нас защищали? Впрочем, оставим эту тему. Ведь мы уже достаточно говорили о прошлом!
— Венгерские аристократы, по-вашему, никогда не защищали страну?!
— Насколько мне помнится, никогда.
— Я не ослышался?
— Нет, с сожалением должен отметить. Об этой своей миссии защитников — о так называемом патриотическом долге, что хоть как-то оправдало бы все ваши привилегии и вообще само ваше существование, — вы начисто забывали.
— Нельзя так говорить! Это означало бы, что всякий раз, как на нас нападали, страна гибла.
А вы не знакомы с историей?
— Не шутите! Что ж, выходит, и самой страны не существует?
— Снова начну с извинений. Страна существует, но того, что на вас возлагала история, что вам могло бы служить оправданием — пусть это будут деяния в прошлом, — вот этого действительно не существует. И я со своей стороны вас прошу не шутить: народ как таковой существовал и существует! Народ, брошенный на произвол судьбы, в неслыханных страданиях кое-как выстоял и, насколько хватило его собственных сил, пытался стать нацией.
— С которой у нас нет ничего общего?
— Думаю, что так.
— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить!
— Мавр, который сделал свое дело, никогда не уходит, да и как он мог бы уйти из истории?!
— А нам нет в ней места?
— Вы заняли силой место в стране, но не выполнили своих функций! С самого момента прихода вы стали считать народ чуждым себе — своего рода животным, что ли, — лишь объектом для эксплуатации. Как принято в колониях. Впоследствии это повторила буржуазия. К слову отметим, я излагаю прописные истины.
— И потому венгерский народ не сохранит о нас даже памяти, так вы сказали?
— Вот наказание господне, да какую же память хранить?! Когда нет никаких деяний!
— Разве истории не известно ни одного внушающего симпатии и достойного упоминания венгерского аристократа?
17
— Множество. Не только внушающих симпатии, но достойных любви и скорби. Ибо те исключительные личности, кого мы имеем в виду, иными словами, те, кто стремился утвердить добро, — все они были одиночками и неизбежно все — люди трагической судьбы. Каждому из них вонзала нож в спину их собственная камарилья, едва только он дерзал вступиться за общее дело.
— К примеру, Зрини?[128]
— Совершенно верно. И еще Франгепан, еще Берчени.
128
Здесь и ниже приводятся имена прогрессивных венгерских полководцев и государственных деятелей.