Думал, думал и все-таки решился. Сел в маршрутное такси и поехал в район Чанкая. Вышел на углу, прошел мимо кондитерской, и — дальше, вниз. А вот и дом, где Теджир Али работает привратником. Тишком прокрался я мимо входа, отыскал квартиру номер десять, нажал на кнопку звонка. Дверь открыла сама Бетти-ханым. Она выглянула в узкую щелочку, так как дверь держалась на железной цепочке. Сначала она смотрела на меня удивленно, потом вдруг признала:
— О-о-о! Ты есть Сейит? Велкам[59]! Тебе надо Харпыр?
— Да-да! Точно! Мне надо повидать Харпыра-бея.
Бетти-ханым засмеялась:
— Мой муж есть в офис.
— Ты, Бетти-ханым, есть позвонить Харпыру-бею, а я есть ходить к нему в офис. Там полицейские, они есть говорить: «Ноу, Сейит, ноу входить». Ты есть звонить мужу, он спускаться вниз. Я хотеть работа. Вместе с Харпыром-беем мы будем заполнять анкета. Понимай?
— Да, я все понимай! — подняла руку Бетти-ханым. — Я есть хорошо понимай. Очен гуд. Входи! — Она сняла цепочку, и я вошел в квартиру.
Бетти-ханым набрала по телефону номер. Харпыр-бей сразу же отозвался.
— Дорогой, — сказала она, — Сейит приходить. Он есть ждать тебя внизу. О’кей, о’кей! — и положила трубку. — Ты есть быстро идти в офис, — сказала она мне.
Я бегом спустился по лестнице. Слава богу, никого из семейства Теджира не встретил. К стоянке маршрутного такси я мчался как угорелый. Наконец я опять в Туслоге. До чего ж оно здоровенное, это окаянное здание!
— Откройте дверь! — сказал я полицейским. — Сейчас Харпыр-бей придет. Ну-ка, протрите глаза, сами сейчас увидите, врал я вам или нет.
Американские охранники аж опешили, но тут из-за двери просунулась рука Харпыра-бея, и он чуть не силком втащил меня внутрь.
По коридору мы шли с ним рядом. Миновали одну комнату, вторую, третью. И еще и еще. Я удивился — до чего ж там тяжкий дух стоит. Везде табачищем воняет, хоть топор вешай. Ну и накурили, заразы! И еще меня удивило, как много там женщин, и все до единой сверкают голыми коленками. У них и руки голые — аж до подмышек. А юбки до того короткие, что стоит нагнуться — ягодицы завиднеются. И все эти беспутницы, как на подбор, длинные да худющие. Ни одной такой, чтоб в теле была. А впрочем, какое мне дело до ихних баб?! У меня другое на уме — работа. Из-за работы я поссорился с отцом, женой, детьми. Никто из них меня понять не хочет. Им бы только встать у меня поперек дороги. Ничего, начну работать, получу деньги, налажу дела дома, тогда посмотрим, как они запоют. Небось нахваливать меня еще станут: ай да молодец, Сейдо, ай да разумник!
Одна из дверей, мимо которых мы проходили, открывалась сама по себе: к ней только приблизишься, а она раздвигается. Только перешагнешь порог, и она у тебя за спиной сама собою закрывается. У этих паршивцев каких только чудес нет! Такое разве что в кино увидишь. А вот еще одна такая самораздвижная дверь, мы прошли в нее и оказались в кабинете управляющего по кадрам. Мы сели на стулья рядом с его столом. Харпыр-бей о чем-то потолковал с ним по-своему, потом они пригласили переводчика и стали задавать мне разные вопросы и заполнять анкету. Вот тут-то и пошли неувязки. Переводчика звали Фарук, родом он из Испарты.
— В деревне проведут проверку на предмет твоей личности, — сказал Фарук. — Американский полицейский поедет в Сулакчу, побеседует в местном управлении безопасности и контрразведки. И еще вот какое правило: ты должен назвать двух людей, которые могут поручиться за тебя. Есть у тебя такие люди?
Ну и ну! Не ожидал я такого. Кого бы назвать? Кадира? Он обо мне слова доброго не скажет. Карами-стервятника? Или Ашыка Мехмеда? Джулука Али? Или Сефер из Хошафа скажет хорошо? Или Юксель Вонючка? Долго размышлять не следует. Могут, чего доброго, заподозрить, что водятся за мной какие-нибудь грешки и потому я не решаюсь никого назвать. Не хватало еще попасть им на заметку. Вот так история!
— В нашей деревне все меня знают и уважают, — сказал я наконец. — Кого ни спросите, любой хорошо отзовется. Да вот хотя бы у старосты спросите или у Карами по фамилии Джымбыл. А старосту зовут Бага Хамза. Еще можно спросить у Мемишче, Пашаджика, Юкселя, у шурина моего Кадира.
— Так, хорошо. А в ильче кто может за тебя поручиться?
— В ильче меня никто не знает, и я никого не знаю. Но можно ведь спросить у начальника полиции, у жандармов и каймакама, у муфтия[60]. Иншаллах, они не осудят меня за то, что я из деревни алевитов[61].