Любопытно, что герой эпопеи Немета носит фамилию Йо (Jó) — здесь нельзя не заметить откровенной переклички с фамилией героя знаменитейшего романа Жигмонда Морица (1879–1942) «Счастливый человек»[1], Дёрдя Йо (Jóo). Дёрдь Йо в отличие от своего более позднего однофамильца относится к числу тех «трех миллионов нищих», тех «безземельных Яношей», которым в горестной социологии Немета отведено место в «низах нации». Этот «счастливый человек» — один из самых трагических образов венгерской литературы XX века. Со дня появления романа Морица в 1935 году имя Дёрдя Йо стало нарицательным, взывало к попранному чувству справедливости. Дав герою «Последней попытки» — первый роман эпопеи, «Телеги в сентябре», вышел в 1937 году — имя Петера Йо, Немет со всей очевидностью сознательно делал его побратимом обездоленного и униженного своего предтечи.
В предвоенные и военные годы, видя все более реальную угрозу закабаления Венгрии германским фашизмом, Немет, как и многие другие, бросался из одной крайности в другую, судорожно искал спасительного пути. Еще менее, чем когда-либо, верилось ему в возможность противостоять фашизму в плане социальном — особенно для Венгрии, такой крошечной посреди европейского разгула реакции; единение левых сил, за которое выступал целый ряд таких близких ему по духу крестьянских писателей, как Жигмонд Мориц, Петер Вереш, Йожеф Дарваш, представлялось ему карточным домиком, воздвигаемым в тщетной надежде уберечься от свирепого урагана. С мрачным отчаянием он искал прибежища в «исконной трагедийности мадьярской судьбы», пытался противопоставить идеологии германского расизма свой доморощенный национализм, сквозь его призму обращался к национальным культурным традициям, выпячивая «обособленность, исключительность мадьярства» (сборник статей «В меньшинстве», 1939). В эти годы Немет не сомневается в близости гибельного для Венгрии часа и уповает на одних только «глубинных мадьяров», то есть на тех, кто эту «особость» чувствует, а среди них — на сознающих свой национальный долг писателей, которым надлежит сберечь венгерскую культуру, «венгерскую душу» в надвигающейся тьме.
Разумеется, эти вызванные отчаянием и пессимизмом «теоретические» воззрения Немета объективно наносили ущерб общему делу прогрессивных сил венгерского народа, которым и без того очень трудно приходилось в их неравной борьбе. Но справедливости ради надо сказать, что даже в эти годы художественное творчество Немета по самой сути своей было иным. Да и в публицистических произведениях тех же лет он не раз приходил к выводам, прямо противоположным этим умозрительным построениям. Так, в 1941 году он писал: «У большинства из нас цель была одна: из числа способной самокритично очиститься интеллигенции и поднимающихся к самосознанию рабочих и крестьян создать новую политическую нацию с более справедливым общественным договором». Немет говорил это не голословно: его художественное творчество этих лет было призывом к интеллигенции стать деятельной помощницей своему народу, разрушать классовые перегородки и предубеждения; его участие в движении, возглавленном Ж. Морицом, за создание демократических школ-интернатов (чему несколько лет спустя, в романе «Эстер Эгетё», он посвятит немало ярких страниц) также диктовалось стремлением, пусть в той обстановке идеалистическим, изнутри ломать структуру классово-антагонистического общества.
В этих метаниях между отчаянием и надеждой застал Ласло Немета переломный 1945 год. Депрессия, неверие в близость коренных перемен, усугублявшиеся болезненным состоянием здоровья, продолжали мучить его и теперь, но все чаще испытывал он приливы жизненных сил, желание действовать, способствуя нарождающемуся новому дню своего народа. Он разрабатывает демократические принципы всеобщего обучения («Упорядочение просвещения», 1945) и решительно заявляет, что предлагаемая им реформа — «родная сестра разделу земли, национализации промышленности, кооперативному движению; более равномерное пестованье талантов поможет сломать все социальные перегородки, покончит с привилегиями».
1
На русском языке роман «Счастливый человек» вышел в книге: