— Какое подозрение? — встрепенулся душеприказчик, с деланным безразличием слушавший речь Виктора, незаметно придвигая свое кресло поближе к молодым людям, словно он хотел таким способом показать, что входит в состав их семьи.
Однако Виктор поманил к себе братьев и, как бы давая понять, что дон Косме в этом доме чужой, произнес подчеркнуто дружеским тоном:
— Поскольку, mes amis[175], мы читали с вами Реньяра, припомните, пожалуйста, следующие его стихи, которые вы нынче с полным основанием можете обратить ко мне:
— Браво, нас, кажется, ожидает представление французской комедии, — проговорил душеприказчик, смеясь собственной остроте, которую остальные встретили тягостным молчанием.
— Иногда, по воскресеньям, — продолжал Виктор, — пока молодые люди спали, я заходил в соседнее помещение, — при этих словах он указал на дверь, что вела в магазин, — и кое-чем интересовался, смотрел, подсчитывал, сопоставлял, делал заметки. Таким образом — ведь у меня как-никак душа коммерсанта, этого нельзя отрицать, — я пришел к выводу, что на складе некоторых товаров гораздо меньше, чем числится в бумагах, которые дон Косме аккуратно вручал Карлосу.
Душеприказчик попытался что-то сказать, но Виктор не дал ему и рта раскрыть. Разумеется, он, Виктор, и сам понимает, продолжал Юг, что в нынешнее время торговать куда труднее, чем прежде, свободу негоциантов ограничивают, они сталкиваются со всякими препятствиями и помехами. Однако это не резон, — при этих словах его тон сделался угрожающим, — для того, чтобы подсовывать сиротам поддельные счета, зная к тому же, что они в эти счета даже не заглянут… Дон Косме хотел было подняться с кресла. Но Виктор предупредил его, он уже шел к душеприказчику большими шагами, тыча в него указательным пальцем. Теперь его голос звучал сурово, в нем слышался металл: ведь на складе и в магазине происходят просто скандальные вещи, и происходят они с того самого дня, когда скончался отец Карлоса и Софии. Он, Виктор, с цифрами в руках берется доказать в присутствии свидетелей, что человек, который втерся к молодым людям в доверие, их мнимый покровитель, бесчестный душеприказчик, сколачивает себе состояние, преступно обманывая несчастных сирот, простодушных детей, ведь человек этот знает, что из-за отсутствия опыта они не могут разобраться в состоянии своих дел. И это еще не все: ему, Виктору, известны некоторые рискованные спекуляции, в которые пускался сей «приемный отец», употребляя в корыстных целях деньги своих питомцев; он может рассказать о сделках, заключенных при помощи подставных лиц, — француз, с пафосом цитируя речь Цицерона против Верреса, назвал их «canes venatici»[177]… Дон Косме снова попытался прервать этот поток слов, однако Виктор, все больше повышая тон, продолжал свою обвинительную речь, — казалось, он стал выше ростом, и на его вспотевшее лицо страшно было смотреть. Он судорожно рванул ворот своей сорочки, она распахнулась, закрыв верхнюю часть жилета, и стала видна шея с набухшими жилами — его голосовые связки были напряжены до предела. Впервые Юг показался Софии красивым: он стоял в гордой позе трибуна и всякий раз, когда заканчивал ораторский период, с силой ударял кулаком по столу. Внезапно Виктор отступил в глубь гостиной и прислонился к стене. Величественным жестом он скрестил руки на груди, сделал короткую паузу, которой душеприказчик не успел воспользоваться, и отрывистым, резким голосом, полным высокомерного презрения, произнес:
176