Свой рассказ о некоторых хочу предварить: неверно говорить всуе о том, что репрессировались без вины, ни за что. У террора были своя логика и метод. Лишали свободы и убивали не за содеянное, а за несоответствие некоему стандарту беззаветной преданности и ординарности личности. Вот почему жертвами оказывались всегда незаурядные люди. Известно, что посредственность не любит таланта.
Долгое время я был в одних камерах со старшими командирами из дивизии. Запомнились полковник Кирпа, подполковник Н. М. Морозов, Тарновский, капитан Гамов, Барков, врачи и строители-инженеры. Имена многих я забыл. Все они были оригинальны и симпатичны. Многие были этапированы в знаменитую Ленинградскую тюрьму Кресты и там уничтожены. Мне это удалось проследить по сведениям от узников блока военнослужащих, уцелевших и отбывавших сроки приговоров в лагерных условиях.
А вот случай, где трагичное и смешное рядом.
В начале декабря 1937 года командующий Ленинградским военным округом командарм Дыбенко инспектировал наши части. Я вел занятия с курсантами в артиллерийском парке. Его свита проходила по парку. По Уставу я отдал рапорт, а через три дня его портрет сняли со стен казарм и армейского клуба. Смешное состоит в том, что перед отъездом он провел командирский сбор, на котором призывал к классовой бдительности и революционной беспощадности. О его судьбе можно узнать из официальных источников. Он был вскоре расстрелян.
В тюрьме Кандалакши было много интересных знакомств и встреч, забыть которые трудно.
Николай Николаевич Черкасов – врач-хирург, практиковавший в Кандалакше. Трудолюбие и талант хирурга создали ему широкую популярность. Арестован в третий раз, начиная с 1926 года. «Враг народа», который не думал о лишении свободы, а беспокоился о возможности продолжать медицинскую практику. Особо не отчаивался. Еще будучи узником Соловков, до 1935 года был «придворным» медиком бонз ОГПУ.
Антон Русинов. Шестнадцатилетний юноша, впихнутый в камеру сильной революционной и тупой волей. Он читал нам по памяти полный текст «Евгения Онегина».
Я старался тоже выделиться, поскольку много помнил из Лермонтова и Пушкина.
Вера Анисимовна. Наш тюремный доктор. Никто из нас не забудет ее светлый, красивый и добрый образ женщины-покровительницы. Ко мне, молодому солдату, она была добра, как мать.
В начале марта 1938 года в Москве проходил пленум ЦК ВКП(б). О нем забыли теперь все, даже историки. Не забыли узники тюрем и лагерей того периода. После разгрома своих гипотетических и потенциально политических противников, мудрейший из большевиков (а он действительно был среди них и мудрейшим, и честнейшим) понял, что, если не остановить психоз классовой, а теперь уж неведомо какой борьбы и самоуничтожения народов, вести в светлое будущее будет некого, и его мессианское предназначение не осуществится. Его выступление на пленуме было в его всегдашнем стиле – коротким и лукавым.
Челядь с высокой преданностью шумно аплодировала и клялась в верности. Порешили, что сажать в тюрьмы и лагеря так много людей не следует, но уж кого надо, то надо.
После этого пленума тюрьму посетил в порядке надзора прокурор. Жалоб мы ему не подавали, полсотню вшей в его меховой воротник я сумел внедрить. Через три месяца он тоже был посажен, а его кресло занял тот вертухай, который усердно лупил по столам рейсшинами при наших допросах в КПЗ дивизии, не давая нам уснуть.
Тюремная администрация, служащие, охрана и надзиратели шли тогда по ведомству Наркомата юстиции. Они имели даже свою форму и знаки отличия, но по сути были совсем не военизированным сословием, а бытовым.
Обид на них у нас не накапливалось. Они нас даже немного боялись. Ведь одно выражение «враг народа» что-то стоит. После пленума ЦК высшее начальство тюрьмы стало подражать жандармерии Николая Второго и вопреки Уставу службы подолгу и вежливо беседовало с нами на разные темы при открытых дверях камер. Это было трогательно и смешно.
События эти породили в умах узников много разных иллюзорных настроений, никогда и ни в чем не осуществившихся.
Только два человека точно, верно понимали значение всякого слова вождя. Политрук Барков, всего лишь политрук, молодой старший лейтенант. Этот верный апостол Учителя понимал, как должно поступать, а плохо это или хорошо – знает сам Учитель.
Вторым был молодой ветеринарный врач Владимир Вьюхин, уроженец архангельской двинской деревни, сын крестьянки-вдовы, человек богатырского вида и поведения. Несмотря на молодость, выдумки в его голове не рождались. Он осмеивал оптимизм других и не отчаивался сам.