В это время в городе объявилось новое лицо по имени Минарик, откуда-то с Грона[11]. Он обошел окрестности, осмотрел городок, завязал знакомства с нужными людьми — и вскоре открыл трактир в том конце города, где уже шло строительство новых домов и предполагалась сплошная застройка. Многие граждане, заботившиеся о доброй славе города, с негодованием поглядывали в сторону трактира; неподалеку от него возводили большой дом культуры, на строительство которого собирали деньги по всему краю, причем было оговорено, что в доме культуры не допустят никаких распивочных, — и нате вам: не будет в доме культуры, так есть поблизости.
Распивочная — да еще какая!
Мало одного зла — алкоголя, тут вдобавок еще и карты, и девицы… Трактир гудел до глубокой ночи, вино и водка лились огненной рекой, граммофон ревел и хрипел, как пьяница, и мало чем отличался от пьяных голосов посетителей. Мужики повалили в трактир посмотреть на новое чудо, извозчики и городская молодежь ночи напролет проводили за картами, и живущим картами шулерам всегда удавалось ободрать кого-нибудь как липку. Железнодорожники каждое первое число оставляли здесь половину своего жалованья, и нередко жена, поспешавшая спасти хоть малую толику, ощупывала лишь пустые карманы. Поговаривали и о кражах; действительно, в трактире ошивались какие-то темные личности, и, пока гости предавались разгулу, они не теряли времени даром.
Местная полиция частенько пьянствовала здесь наравне со всеми, а власти упорно игнорировали сообщения о творившихся тут оргиях и ограблениях. И только когда по городу и всей округе разнесся слух, что пьяные выгнали ночью от кельнерши молодого чиновника, не успевшего прихватить с собой даже брюки, а в другой раз проститутка обобрала женатого ремесленника и тот с горя чуть не повесился на первом же дереве, — господа убедились, что пора вмешаться. Только сейчас они спохватились, что у Минарика, собственно, нет никакого права содержать трактир, что поданное им прошение о патенте до сих пор не удовлетворено, а сам факт подачи прошения еще не дает права на открытие заведения. Однако Минарик знал массу случаев, когда влиятельные чиновники охотно шли навстречу предпринимателям, и поэтому ничуть не испугался, когда городское управление запретило ему продавать спиртное, а его вызвали к уголовному судье.
Дожидаясь перед дверьми кабинета, он повторял про себя доводы в свое оправдание, еще раз продумывал и уточнял план боевых действий и ни на миг не допускал мысли, что ему придется распроститься со своим процветающим трактиром. Правда, он еще не знал судью по уголовным делам, поговаривали, будто он очень строг; да разве не все судьи одинаковы?
— Богом клянусь, пан судья, меня тогда и дома-то не было, я был на работе! — послышался из-за двери голос какого-то парня.
— Не морочьте мне голову… все это пустые отговорки! — рявкнул судья так, что двери задрожали. — Дебоши устраиваете в деревне… к прохожим по ночам пристаете… все это подпадает под соответствующие статьи закона!
«Ага, — сообразил Минарик, — нарушение ночного покоя. Ишь как расходился, можно подумать — трезвенник, хмельного в рот не берет».
Когда судья отпустил парня, которого сам бог не уберег бы от штрафа, Минарик вошел в кабинет. Судья сидел за письменным столом, перед грудой дел, лощеный и элегантно одетый. Он даже не поднял глаз и продолжал углубленно изучать бумаги. Его седеющая голова с острой макушкой как бы господствовала над тишиной, царившей в кабинете.
Минарик кашлянул и робко хмыкнул. Тишина и холодное безразличие судьи как будто обескуражили его. Заученные оправдания и план боевых действий вылетели из головы, и он растерянно переминался с ноги на ногу.
— Ваша фамилия? — спросил наконец судья, не поднимая головы от разложенных перед ним бумаг.
— Минарик, честь имею… содержатель трактира. Я насчет трактира, пан судья. Не понимаю, почему мне запретили…
— Сейчас объясню, — вскипел судья, только теперь обратив к нему лицо. — Кто вам разрешил открыть трактир сразу после подачи прошения, не дожидаясь ответа? Вам хорошо известно, что союз ремесленников подал протест против вашего прошения… а это не фунт изюму! Вдобавок: в прошении речь идет о трактире, а вы устроили притон для азартных игр и… публичный дом! — Это был сокрушительный удар. Судья Караба теснил Минарика по всем фронтам. Темные зрачки за стеклами очков — не глаза, а острые когти — так и впились в свою жертву. Привычка командовать, побеждать любой ценой, разить наповал — вот что молнией сверкнуло в этих застекленных глазах, хотя желтое лицо, изборожденное глубокими морщинами, оставалось бесстрастным. Но этот устремленный на Минарика взгляд, обычно производивший на всех неизгладимое впечатление, на сей раз привел Карабу к полному краху.