Одни людаки оказались под ветром и зарницами своей автономии, словно обухом, оглушали людей.
На самом же деле все это было величайшим надувательством народа и наиболее откровенным торговым трюком, который когда-либо позволяла себе эта партия. Когда вождям осточертела вечная оппозиция, они принесли покаяние. «Ухватить, что удастся!» — таков был теперь их лозунг, и они старались заткнуть протестующие глотки своими «зарницами автономии». Людаки, не зевайте! Занимайте места поважнее, продвигайте своих сынов на все должности, которые освободятся, и на те, которые будут созданы вновь, беритесь за дело и ройте: да не как крот, а как курица: под себя! Людаки, пользуйтесь первыми зарницами, потому… потому что автономии никогда не будет.
Один трюк, суливший им выгоды, они поменяли на другой, помельче, по принципу: лучше синица в руки, чем журавль в небе.
Надвигались выборы. Предстояла великая проба сил. Нужно было точно учесть расстановку фигур на шахматной доске государства. Новый дух, шагавший по Европе, дух силы и порядка во что бы то ни стало, страж и целитель существующего режима, не терпел разобщающих действий одиночек и тем более партий. Над миром нависали черные, тяжелые тучи. Будет буря? Будет и буря, а потому нельзя допускать дробления сил! Все сюда!
Таков был смысл предстоящих выборов. Смотр солидарных сил. Сомкнуть ряды для того, чтобы точно распределить обязанности: кому бить в набат во время бури и кому спасать добро.
В деревне, однако, ничего об этом не ведали.
Здесь никто бы и не вспомнил о предвыборных речах, если бы фарар не сделал первого предупредительного выстрела.
Еще в ноябре, после получения второй партии соломы, пономарь отправился разносить по домам газету «Людове новины»[15]. Люди уже знали, в чем дело, а тем, кто не знал, пономарь сам показывал, на какой странице нужно читать.
Там была статья, в которой неизвестный автор резко нападал на здешнего учителя, организатора «соломенных» экспедиций. Там утверждалось, что он раскалывает деревню на два лагеря: одним помогает, а другим нет; тем самым он принуждает вступать в аграрную партию, стремясь перед выборами сбить людей с толку и оторвать их от народной партии, за которой всегда шла вся деревня… Учителю в «соломенных» делишках помогает и кузнец Талапка. Его грязные руки оказались якобы в самый раз для того, чтобы записывать людей на солому и, таким образом, заставлять их участвовать в этой вредной затее…
Неизвестный автор!
Фарар сидел в своей фаре, словно паук в паутине, и редко выходил из дому. Но никто в приходе, который он оплел своими сетями, не смел пошевелиться без его ведома.
— Никуда не выхожу, ничего не знаю, — говорил он людям. Но из его воскресных проповедей можно было узнать обо всех деревенских событиях за неделю так же легко, как узнают, чем заправлен суп, когда он варится в горшке без крышки.
Фарар действительно никуда не ходил — на то у него и был пономарь. Пономарь шнырял по деревне от избы к избе и выведывал все, что нужно было фарару. Разнося «Людове новины» с обвинительной статьей, он старался завязать разговор, вывести людей из состояния полного безразличия. Он хотел, чтобы их гнев пошел по пути, указанному в статье, и чтобы их как можно больше примкнуло к фарару. Но люди были глухи к его осторожно высказываемым советам. А кроме того, сколько было таких, кто, прикупив соломы, спасся по крайней мере от полного разорения! Сколько было таких, кто, поверив Цисарику, пошел бы с ним — пусть даже в лагерь аграриев!
— Кто это написал в газету? — спрашивали пономаря, но тот только пожимал плечами и отвечал уклончиво:
— Не знаю. Да разве не все равно кто… главное — правда!
Люди пожимали плечами, не давая прямого ответа. А кое-кто рубил сплеча:
— Хотят нас сагитировать аграрии или не хотят — дело не в этом. Они-то нам хоть соломы дали… а людаки — ничего.