Дорога сделала еще один поворот, и они скрылись из глаз спутников.
— Разве я сейчас не владею собой? — продолжал Нацл. — Мы сейчас одни, нас никто не видит, а я все равно ничего не делаю. Мне бы хотелось взять тебя на руки и унести, куда глаза глядят. А там будь что будет. Кто знает, доведется ли мне еще раз в жизни быть с тобой вот так вдвоем! И все-таки я ничего не делаю.
Персида остановилась и замерла, словно вросла в землю. Она как будто попала в клетку ко льву, но она ощущала не страх, а какой-то безумный порыв.
Она схватила Нацла за руку и потянула вправо за виноградные лозы. Когда же Марта с писарем прошли мимо них, Персида выпрямилась перед ним, уперев руки в бока.
— Вот я, — тихо сказала она. — Видишь, я не боюсь тебя. Можешь убедиться, что я никого не боюсь. Можешь взять и унести меня, можешь сделать со мной, что хочешь. Ну, бери меня на руки!
Нацл стоял перед ней, понурившись как бык.
— Неправда, что ты владеешь собой, — продолжала спокойно Персида. — Ты знаешь, что я этого не допущу, и не решаешься приблизиться. Знай, что я возненавижу тебя, если ты надругаешься надо мной, что я буду проклинать тебя всю жизнь и господь накажет тебя, если ты возьмешь меня силой. Но также знай, что я всегда буду думать о тебе с признательностью и жалостью, если ты поймешь, что это господь бог не пожелал, чтобы мы принадлежали друг другу, и оставишь меня в покое.
— Что же я делаю, барышня? — проговорил Нацл, растроганный и униженный.
— Ты ведешь себя так, что встречаться с тобой на людях мы больше не будем. Я не хочу бояться за тебя, не хочу, чтобы из-за тебя люди судачили обо мне. У меня есть мать, и я не хочу омрачать оставшиеся ей годы жизни.
Нацл молчал, а Персида вновь схватила его за руку и увлекла за собой по меже, чтобы опять оказаться впереди Марты.
— Эх, барышня, барышня! — тяжело вздохнул Нацл, когда они выбрались на дорогу. — Ведь мне ничего не стоит умереть, только я очень опасаюсь, что то, о чем ты говоришь, сбыться не может.
— Попрощайся со всеми и иди своей дорогой! — ответила Персида, когда они стали приближаться к девушкам и Брэдяну.
И все-таки на сердце у Персиды было тяжело. Когда Нацл удалился, она почувствовала себя несчастной. Ее снедало сомнение: а не умнее ли Нацл, чем она.
«Одна-единственная жизнь у человека, — размышляла про себя Персида, — и невыразимая боль охватывает тебя, когда понимаешь, что она проходит, а ты только терзаешь сам себя. Ах, бедная моя душа!»
Глава XI
ДРУГОЙ МИР
Луна, вошедшая во вторую четверть, поднялась до заросшей лесом вершины холма и поблескивала то там, то здесь сквозь густые деревья. В долине же с правой стороны она светила уже давно, а вскоре и в селе у подножья холма встревоженные луной залаяли собаки. Ночь все больше и больше наполнялась лунным светом.
Именно в это время и раскрывалась вся красота осеннего вечера.
Марта поглядывала вдоль дороги, которая поднималась на холм: уже давно она не видела Персиду. Далеко впереди шевелилось, постепенно взбираясь на холм, черное пятно, это, конечно, был Брэдяну с девушками.
— Посмотри, как красиво! — воскликнула Марта, но в голосе ее чувствовалась тревога. — Наверное, Персида с немцем пошли другой дорогой.
Марта ускорила шаг, чтобы нагнать Брэдяну, и вскоре впереди вновь замаячила высокая фигура Персиды.
— Я так и думал, — пояснил писарь. — Они сначала догнали девушек, а потом опять отстали.
То же самое подумал и Брэдяну, когда Нацл с Персидой догнали их.
С левой стороны над холмом с шипением и треском поднялись одна за другой три ракеты.
— Что там такое? — крикнула Марта.
Брэдяну остановился и повернулся в ее сторону.
— Это на винограднике у Корбу, — ответил он. — Пойдемте и мы туда.
Марта и ее дочери знали Андре Корбу, дворянина из Кэрпениша, который, по правде сказать, ничего из себя не представлял, но ездил в коляске, запряженной четверкой лошадей, а во время революции[7] сидел в тюрьме, но знакомы с ним не были.
— Ничего, — настаивал Брэдяну. — Я с ним знаком и смею вас уверить, что он будет весьма рад, если мы завернем к нему.
Марту соблазнила возможность познакомиться с семейством Корбу.
Персида, которая видела эти ракеты словно во сне, пристально смотрела туда, откуда они взлетели. Там, на холме, был виден свет и, как казалось ей, должно было быть много народа, шума и безудержного веселья.
— Вроде поздновато! — выразила она сомнение.