Я скептически или, по крайней мере, более скептически, чем другие, отношусь к вопросу о смысле и роли беллетристики в жизни общества. Поэтому и не пишу ее.
Вашу личность писателя в равной мере дополняет эрудированный эссеист и критик. Вы интенсивно участвовали в дискуссиях о социалистическом реализме, о смысле и роли социалистической литературы. Вспомним недавно вышедший сборник Ваших избранных литературно-критических статей «О литературе». К произведениям такого рода принадлежит и эссе-исследование «Раздувая родные очаги». Название символическое. Книга оживляет и возрождает прошлое словаков, это своего рода защита нашей национальной истории. Какой импульс вызвал необходимость раздувать тлеющие угли?
Я уже говорил о начале пятидесятых годов. На упомянутом активе и в других случаях, во время мощных, несколько даже самоубийственных кампаний против так называемого буржуазного национализма родилась новая современная традиция, традиция народного нигилизма. Возможно, вода и не была грязной, но для верности вместе с ней выплеснули и ребенка.
Произошла переоценка ценностей; то, что марксизм и рабочий класс поставили на ноги, было перевернуто на голову. Космополитизм чистой воды выдавали за интернационализм. Каждое упоминание о народе, национальной истории, традициях рассматривалось в лучшем случае как дерзость, в худшем — как уклон. Атмосфера национального нигилизма сделала возможным все то, что произошло в шестидесятые годы, то есть внедрение по всему фронту буржуазной идеологии в область культуры, и не только в нее. Вспомните, как в некоторых кругах чешской и словацкой интеллигенции отрицалось какое бы то ни было значение народа в современном мире, а если они и находили какое-нибудь значение, то только отрицательное. В этом случае признавалось за лучшее онемечиться, вернее озападнонемечиться, и мы видели, как усердно некоторые к этому стремились.
Так что импульс был чисто полемический и политический.
К счастью, от импульса до законченного произведения путь долгий. В данном случае этот путь был особенно долог. Я не был настолько эрудированным, как Вы полагаете, поэтому мне пришлось заняться своим образованием. В процессе самообразования сам материал подсказывал мне, что с ним делать, подталкивал меня к тому, чтобы я не использовал его для одной лишь полемики и политики. Конечно, в этой книге есть и политика, и полемические стрелы. Но кроме того, мне кажется, книга воспитывает интерес к истории; чтение, вызывающее симпатию к определенным вещам, — это основное в книге, по крайней мере, должно было быть основным.
И снова речь идет не только обо мне, не только об этой книге. Это ad fontes[44], стало в прошедшем десятилетии хлебом насущным многих словацких интеллектуалов, ученых и публицистов, историков и литературоведов. Многие поняли: народ может достигнуть благосостояния благодаря экономическому прогрессу, но к формированию самосознания можно пройти только путем самопознания. Остальное — самообман.
У Вас интересный творческий метод (я имею в виду эссе и критические статьи). Вы поднимаете проблему, вызываете сомнения по поводу данной проблемы, а потом развеиваете свои собственные сомнения. Это действенный метод: английский драматург Питер Устинов сказал, что «не любовь движет миром, а сомнение». Думаете ли Вы, что труд эссеиста дополняет в Вашем творчестве труд писателя?
Человек постоянно пополняет свои знания — и против своей воли. Я до сих пор ничего не знал о высказывании английского драматурга Питера Устинова, а теперь знаю. Боюсь только, что если Питер Устинов в разъяснение не сказал что-нибудь еще, то он не вполне прав. Любовь, приязнь, стремление к самоутверждению в той же мере движет миром, что и сомнение. Это, если хотите, вечная упряжка: воз человеческой истории не сдвинулся бы с места как без одного, так и без другого. Так что в этом высказывании нет никакой диалектической глубины, это просто поверхностная болтовня.
И если уж искать цитаты о сомнении, найдется много высказываний классиков, для которых сомнение — это основа образа мышления, а спор, полемика — основное средство борьбы. Если искать примеры среди марксистов, то можно назвать Маркса или Ленина. Ведь теоретический марксизм — это, кроме всего прочего, непрерывный спор с прежним взглядом на историю, а марксизм на практике — это спор с самой историей.