Изготовление «прекрасного» с целью возбуждения «эстетических эмоций» я считал деятельностью безопасной, смешной и наивной… В статье Татаркевича мне попалась фраза, подтверждавшая мои «поэзо-творческие» установки… «Не следует думать, что у них (греков), создавших столько прекрасного, играло оно большую роль. В ранний период истории своей они, напротив, не связывали искусство с прекрасным…»
Увы, я был куда более ограничен в своих возможностях. Лишенный богов, я был приговорен (приговорил сам себя) к исключительно человеческим меркам. Здесь и сейчас. Метафизические родники тоже пересохли. Исторический опыт, который я вынес из войны, оккупации и непосредственного столкновения с гитлеризмом и фашизмом, толкал меня к материализму, социализму, а не к метафизике. Выводы, сделанные мной из собственного опыта, формировали также мое поэтическое творчество. Необходимость самопожертвования. Пуповина, соединяющая поэзию с метафизикой, была перерезана. Теперь поэзия должна была найти иной источник для своего существования, иную среду для своего развития. Среду чисто человеческую. Здесь и сейчас. Всяческие «манифесты» и дефиниции связывают наши движения, делают закостенелыми наши взгляды. Поэтому я хочу подчеркнуть, что замечания мои не исчерпывают источников моей поэтики и даже не объясняют их. Заметки эти следует трактовать как фрагментарные высказывания, схожие с опубликованными в 1958 году записками под названием «Звук и образ в современной поэзии», они скорее «материал» для описания неких борений. Другой попыткой разъяснить мою позицию пусть будет следующее стихотворение, которое я хочу привести в конце своих размышлений:
1965
Перевод А. Эппеля.
ЗВУК И ОБРАЗ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ{123}
«Отмежевание современной лирической поэзии от музыки» — факт свершившийся, и с этим приходится мириться. Но не поймите меня, будто, отсекая поэзии одно крыло, я хочу заставить ее парить с помощью другого, которое есть образ. Мне просто хочется поделиться опытом, накопленным в процессе писания стихов. Речь может идти лишь о субъективных заметках. Так что это отнюдь не попытка проанализировать современную поэзию, а скорее попытка поделиться сомнениями, которыми изобилует моя поэтическая практика.
Музыка-звук и образ-метафора, с моей точки зрения, не есть те крылья, на которых поэзия устремляется от творца к читателю, а балласт, от которого следует избавиться, чтобы поэзия могла воспрянуть и быть способной пусть не к полету, но хотя бы к дальнейшей жизни.
Я сознаю, что таким путем можно довести поэзию до самоубийства, до полной немоты, но мне кажется, что идти на риск необходимо.
Я сам в большинстве своих стихов пользуюсь образом. Метафора, образ остаются основополагающим элементом моей поэзии. Но дело осложняется тем, что на протяжении всей моей творческой деятельности происходит единоборство с образом. Ощущается постоянное желание освободиться от образа-метафоры.
Вслед за Аристотелем{124} поэты и критики утверждают, что самое главное в поэзии — точное употребление метафор и от этого зависит своеобразие и гениальность поэта. Попробуем представить, что мы отбросили образ-метафору, что же нам тогда останется? Страх берет: у нас в руках — лишь горсть слов, проза, антипод поэзии. При этом я должен заметить, что образ — все еще высшая цель устремлений современных поэтов. Поэты обрабатывают его на потребу читателю, творя из него некое откровение мира, воображения. Для меня это рудименты магически-колдовских обрядов. Это ухищрения людей, верующих в существование поэзии in abstracto.