Ангелаке побледнел, бросил кочергу, и Зорина вышвырнула ее во двор. Но Кэмуй начал пинать Пэуникэ ногами, и Зорина, видя, что унять его невозможно, кинула тетрадь в печь.
— Что ты делаешь, баба? — И Ангелаке попытался вытащить тетрадь, но жена запихнула ее поглубже в огонь.
— Рехнулась ты? Спятила? — вопил Кэмуй.
Он схватил жену за волосы и старался дать ей подножку и повалить на пол. Но это не удалось. Он опустился на колени, уперся локтями в пол и, стоя на четвереньках, глядел, как пылает тетрадь. Хотел вытащить ее поленом, но жена, тихо засмеявшись, хлопнула его по пальцам.
— Что, раскис? — сказала она. — Бумажка тебе всего дороже? Испугался?
— С ним снюхалась! — Ангелаке поднялся. — Снюхалась, чтоб меня разорить! Он подучил тебя бросить записи в огонь, мать твою!.. — И он ударил ее по спине обломком лопаты.
— Уймись, несчастный! — Зорина вырвала у него из рук обломок. — Никто не учил меня, что делать, своей головой додумалась. Если бы я была с ним заодно, так бросила бы тебя к черту, еще когда он вернулся с войны, да я не хотела быть с ним заодно. У меня с тобой есть счеты, я еще тебе не заплатила.
— Какие счеты? — крикнул Ангелаке, отыскивая взглядом, чем бы ее оглушить.
— Не знаешь? Не сказала я тебе, когда ты взял меня у отца, — ты ведь пристанешь, как чесотка, никому от тебя нет спасенья, — не сказала я, что буду тебе такой женой, какую ты никогда не найдешь? Сказала? Так знай, что я такой и была! Я тебя подговорила покупать покойников, надеялась, что съездит тебя кто-нибудь заступом по спине, искалечит, захиреешь ты, да тебе везло. И еще повезло в том, что не наскочил ты на тех людей, к которым меня тянуло. Я ни с одним из них не спала, только вот его желала, да он не захотел. Все равно он моим будет, не беспокойся! Не шипи и не поглядывай на полено, я тебя не боюсь, никогда не боялась и, если бы не отец, не пошла бы за тебя даже через сто лет! Ты меня одевал да по селу водил и думал, что я под твою дудку пляшу!
— Замолчи, несчастная, нечего вздор молоть!
— Чего буркалы вытаращил? Думаешь, что вывернешься, что не придут люди? Придут. Я отнесла им обратно червонцы, всем отнесла и сказала, кто их украл! Пэуникэ поднял людей против тебя, но и я тоже! И я же подговаривала тебя скупать землю, скупать все, что попадется, лишь бы дать им кукурузы. У тебя ее хоть завались, а они с голоду мрут… А ты кукурузу задаром получал от своего брата. Я им во двор мешок привозила, чтоб не померли их дети, а землю, я знала, ты все равно отдашь им обратно, бумаги я разорву или в огонь кину, чтоб их как не бывало! Эту тетрадь, что дал тебе брат, я не думала сжечь, но хорошо, что и ее уже нет. Ты остался по-прежнему со своей землей, а больше у тебя ничего нет, даже кукурузы нет больше под навесом, все роздал. Довольно ты над людьми измывался, придется тебе и еще кое-что им отдать, чтоб они тебя простили, — сквозь зубы процедила Зорина, презрительно глядя на него.
— Меня простили? Убирайся к дьяволу! — И он неожиданно толкнул ее.
Зорина, споткнувшись, упала возле печи. Ангелаке схватил доску для теста и принялся ее избивать.
— Убью тебя, сука, хватит тебе надо мной насмехаться, убью вас обоих, — говорил он, ударяя то ее, то Пэуникэ, который лежал без сознания. — Убью вас, свидетелей нет, скажу, что захочу, всех судей на свете подкуплю! — повторял он, с яростью нанося им удары. — А в тех, ежели придут, стану стрелять, как ступят во двор, так и пошлю их на тот свет вслед за вами! — Он бил так сильно, что сам охал, не слушая стонов жены. — Сорвался твой план, сука, никуда ты с этим скелетом не пойдешь, кроме как на небо, не будешь ты с ним, сука! Собиралась надуть меня, собиралась над Ангелаке Кэмуем шутки шутить, сука! Не о ком тебе уже думать, избавишься от дум! И мне наплевать, что у тебя Пэуникэ в мыслях, нет у меня больше забот, наплевать мне. Бабы найдутся, всех баб на селе куплю, не стоскуюсь!
Зорина, у которой голова была разбита в кровь, стонала, но не могла под ударами ни подняться, ни крикнуть. Не спуская глаз с Кэмуя, она подползла поближе к дверце печи. Когда он повернулся, чтобы снова ударить Пэуникэ, она быстро вытащила из печи горящее полено и ткнула им в босую ступню Ангелаке.
— Аа-а-а! — завыл Ангелаке, прыгая на одной ноге и хватаясь за ступню.
Зорина опять ткнула его поленом, в другую ногу, и, пока Кэмуй, обезумев от боли, глядел на жену, она кинулась и схватила его. Но ее избитые руки болели. Ангелаке осилил ее. Они повалились на пол, в золу, и начали кататься с одного конца комнаты на другой, перекатываясь и через Пэуникэ, который все еще не приходил в себя. Ангелаке протянул руку за горящим поленом, и Зорина, догадавшись о его намерении, вцепилась ему в горло и стукнула его головой об пол, чтоб он потерял сознание. Но она услышала хрип и почувствовала, как его голова мягко повисла набок. Зорина в ужасе перекрестилась. В эту минуту во двор ворвались крестьяне, и Зорина услышала, как один из них кричит: