— Берегись! — услышала она и посторонилась.
Окешел вывел из конюшни волов под дождь. Он гладил их и чистил скребницей. Оприкэ и Лику шли за волами, держась за их хвосты. Струившаяся вода смывала с волов прилипший к ним сухой навоз. Окешел вертелся вокруг волов, не зная, которого из них еще почистить. Он вывел их на улицу, чтоб дождь отмыл их получше. Двор у него был слишком тесный, и шелковица у ворот задерживала дождевую воду. Зорина видела покрасневшего от радости Окешела, слышала гиканье людей, которые, ухватив друг друга за пояс, плясали брыу, слышала звуки кларнета, и лай собак, и визг Лику, слышала, как падает дождь, барабаня по листве и по черепице. И не в силах была сделать ни шагу, не знала, куда идти. Дождь лил, белый и частый, волосы у нее намокли. По каналам потекли ручьи. Дождь лил, и на лужах выскакивали пузыри — значит, он будет лить долго.
Перевод Д. Шполянской.
ПОВОЗКА С ЯБЛОКАМИ
Дули сразу четыре ветра, четыре ветра со всех концов света.
— Ну что, пойдешь?
— Нет.
Туман был желтый, как зимой, когда под утро засветит солнце. Шел дождь. Мелкий, почти без капель.
— Слушай, ты почему не хочешь?
— Не хочу.
— Что, уперся, как осел?
— Да, уперся.
Главная улица кишела народом. Дома под тростниковыми крышами загородились ставнями. Дома были пусты — люди вышли на улицу. Детей отослали в поле пасти волов. С вокзала доносились крики. Они слышались будто сквозь туман, дождь поглощал и заглушал их.
— А сколько ты хочешь?
— Восемьсот.
Они остановились на перекрестке, там, где кончалась большая улица. Потом повернули назад, продолжая идти рядом. Ботинки, подбитые гвоздями, ступали тяжело. Рядом с ними хлюпали мокрые теннисные тапочки. Ботинки двигались, разбрасывая брызги.
От вокзала шла толпа людей.
— Эй, Петре, айда с нами на косогор!
— Не пойду. Видишь, я занят!
— Брось, пошли с нами, слышишь? Пошли!
— Не пойду, — сказал Петре, — чего я там не видел?
— Будем делить землю. Пошли! Слышь, что я говорю? Скорее! Разделим землю и тогда…
— Черта с два вы ее разделите!
— А ты кто такой?
— Это дядя Мезат, — сказал Петре. — Из цирка, тот, который цепи разрывает.
— Черта с два, разрывает. Ты больше слушай, чего он там говорит.
— Смотри, как бы я тебе не переломал хребет, — сказал Мезат.
— А ты, иди, дяденька, своей дорогой. Иди, пока цел.
— Слушай, ты! — Мезат посмотрел на него сверху вниз. — Не доводи меня, парень!
— Знаешь что, кончай! Кончай! Тоже мне задавала! Довольно терпели мы их!..
— Гарофицэ, иди, — сказал Петре, — не связывайся о дядей Мезатом! Я занят, все равно не могу пойти.
— Айда, Петре, разделим землю и…
— И куда же вы ее денете? — засмеялся Мезат.
— Иди своим путем, дяденька! — гаркнул Гарофицэ.
Мимо шли люди, и он не боялся. Петре сунул руки в карманы — спрятал от дождя. Гарофицэ глянул на него и недовольно скривился.
— Ты чего нос задираешь, Петре? Что расхаживаешь с этим типом? Перед людьми выставляешься?
— Ты такое батьке своему скажи! — сплюнул Мезат.
— Ах ты сволочь! — сказал Гарофицэ. — Ты батьку моего не тронь, помер он, на войне погиб… Он не то что ты, не мотался по циркам с разными фокусами, ты его не тронь, слышь, сволочь ты этакая, не то я тебя…
— Ну давай, двинь и проваливай, — сказал Мезат, — и не доводи меня. Стукни и катись…
— Сам катись, — сказал Гарофицэ и пошел прочь.
Люди наводнили главную улицу, как дождь, и Гарофицэ никого не боялся. Издалека, почти от угла примарии, он сделал Петре знак, приглашая его следовать за собой. Петре притворился, что не видит.
— Он что, сумасшедший?
— Почему сумасшедший? — возмутился Петре. — Он правильно поступает. Борется с жестокой эксплуатацией.
— Да брось!
— Нет, правда. Он еще вчера мне сказал: «Петре, — говорит, — я не успокоюсь, пока не покончу с эксплуатацией!»
— Этот-то сопляк?
— Сопляк, сопляк! Вовсе и не сопляк! Ведь и в самом деле нехорошо получается. Он прав. Он говорит: почему не у всех есть земля? Ведь верно говорит, да?
— А ну его к черту! Я тебя спрашиваю: пойдешь или нет?
— Так — не пойду.
— Послушай, это тебе-то восемь сотен? Да ты что, никогда себя в зеркале не видел?
— Восемьсот, и ни копейки меньше, иначе нам не о чем разговаривать.
— Да ты просто сдурел! — Мезат остановился. Они оказались у колодца, где поили скот; это была окраина города, дальше начинались пастбища.