— Вот, возьми пока.
Ты, поколебавшись, взял деньги. Ба Бай покосился на него:
— Зачем берешь у нее деньги?
— Это же мелочь, Ба, — возразила Восьмая Бинь. — У него ведь нет ни гроша, чего тут чиниться?..
Ба Бай злился на Ты совсем не потому, что тот взял деньги: он ревновал его к Бинь.
Уже на улице раздраженный Ба Бай подождал, пока Бинь вышла закрыть за ними дверь, и, криво улыбаясь, стал прощаться:
— Ладно, женушка Ты, пардон, женушка Нама, спокойной ночи!..
Бинь не поняла намека, простилась с ними как ни в чем не бывало и, заперев двери, вернулась в комнату.
Утром Бинь приготовила завтрак и собралась разбудить Нама, но увидала, что он не спит. Не дожидаясь, пока она подойдет поближе, Нам схватил ее за руку.
— Ну-ка присядь, я хочу спросить у тебя кое-что.
— Лучше давай поедим, а то все остынет. У меня сегодня такие вкусные зиолюа.
Он мотнул головой и заставил Бинь сесть рядом на постель.
— Это ты взяла у меня три пиастра?
— Да, а что?
— Зачем они тебе?
Бинь весело рассмеялась и стала рассказывать Наму, как Ты не на что было поехать домой и он с грустью выворачивал карманы, а когда она дала ему три пиастра, еще долго колебался, прежде чем взять деньги.
Нам все хмурил брови и, едва Бинь замолчала, спросил:
— Скажи, когда я гостил у легавых, Ты Лап Лы часто заходил сюда?
— Да, дорогой, он был внимательней всех. Как только тебя забрали, он сразу пришел меня успокоить. Потом он дал мне денег и сказал, что это моя доля. А когда я стала отказываться, он решил, что этого мало, и заставил Мыои Кхая добавить еще. Если мы встречались по дороге на базар у Парка, он всегда останавливал меня, но я не хотела его слушать. За все эти три месяца не было дня, чтобы он не прислал к моему ларьку мальчишек с пирожками и разными вкусными вещами, я не могла отказаться, чтоб не обидеть его…
Нам из Сайгона, внимательно выслушав ее, кивнул головой и сказал:
— Да, я знаю, он малый что надо. Правда, тогда было легко работать, так что он не разорился.
Нам замолчал, лицо его помрачнело. Бинь встревожилась, она не могла понять, отчего последнее время Нам стал каким-то вялым и сонным, мало ест и даже мало курит. Может, ему грозит опасность и потому он так подавлен?
— Отчего ты грустишь, Нам? — ласково спросила Бинь. — Сердишься, что я дала Ты деньги?
Нам покачал головой.
— Да нет! Он добрый парень. Ты хорошо сделала, что помогла ему, я вовсе не об этом думаю. Я…
Нам замолчал, он не хотел делиться с Бинь своими тревогами, но потом решил обо всем сказать ей, хотя такой разговор был для него унизителен. Он взял ее руку, прижал к своей груди и заговорил:
— Знаешь, в чем дело? Легавые последнее время прямо прилипли ко мне. Я даже не могу выйти из дому. А когда ты уходишь на дело одна, я сам не свой.
— Да брось ты, не беспокойся!..
— И потом, — продолжал Нам глухим голосом, — ты приносишь за день самое большое пять, семь пиастров, а ведь я раньше такие деньги тратил, только чтоб прокатиться на рикше…
Бинь толкнула Нама коленкой.
— Что это ты разошелся?
— Нет, правда. Еще в прошлом году все было иначе.
Бинь перебила Нама, спросив, откуда он знает, что легавые следят за ним, и где они вообще шныряют.
— Ты ведь часто бываешь на базаре Шат, — ответил Нам, — приглядись-ка внимательно: там всегда разгуливает тип с двумя родимыми пятнышками у правого глаза, бывает, он одет в старомодный наряд из шелка, а иногда щеголяет в отглаженных брюках и желтом пиджаке. Это легавый Тюйен. Около пристаней, откуда идут корабли на юг и в Куангиен, ошиваются двое: Фунг, у него два золотых зуба, и коротышка Тхиеу Косой. Они сменяют друг друга. Возле Шести складов торчит долговязый Тюи Скелет. А на Предмостной, Гостевой и Бати, где всегда мало народу, разъезжают на велосипедах красноносый Миен и Винь Конопатый. — Нам остановился, тяжело вздохнул и продолжал: — Подумай сама, могу ли я вылезать из дому… Да еще у меня этот проклятый бунг[27], есть над чем задуматься…
Бинь сжала его руку:
— А разве я говорю тебе, чтоб ты работал? Лежи себе дома, я сама все сделаю.
Нам из Сайгона ласково посмотрел на жену.
— Тебя уже определили, они замечают тебя.
Бинь, подняв голову, сказала вызывающе:
— Пусть только кто-нибудь меня тронет.
Нам с любовью взглянул на нее.
— Чего духаришься, даже большие, вроде Ты Лап Лы, и то струхнули, почти перестали работать. Куда уж тебе…
27