А по воскресеньям, когда он брился, если накануне, по обыкновению, дольше засиживался в корчме, так что не успевал собраться в костел, он доставал заемное письмо, разглядывал печати, уточнял по календарю, верно ли от восьми тысяч столько выходит, потому что нотар хотел обойтись без печатей, но Ондрей не отступился, пока не убедился, что все как надо, поняв, что по-венгерски все правильно написано и словами и цифрами «восемь тысяч крон». А по истечении квартала нотар отдал ему шесть процентов, Ондрей четыре отнес в банк на книжку брата, а два оставил себе — обрадовавшись сорока кронам, хранил тайну, был нем как рыба.
Брат не в убытке, и ему польза, да и нотар его поддерживает, так что, в конце концов, наверняка поможет Ондрею оказаться в седле… У старосты триста крон жалованья… К тому же возмещение за поездки, да и честь какая… Это полегче, чем возить навоз на поля… Самому не надо надрываться, нанять можно, и все одно еще деньги останутся…
Три года спустя стал Ондриш помощником старосты, а еще через три нотар ему обещал должность старосты.
Он, Ондриш Мигак, будет самым молодым старостой из всех! Эта мысль так согревала его, что он не жил, а витал в облаках, с которых не видел, какая разгульная и веселая жизнь бьет ключом у нотара, и в присутствии служного его удручало лишь одно — жаль, нельзя сказать: те восемь тысяч, собственно, дал в долг он, а не нотар. Знай это служный, он, Ондриш, наверняка уж был бы старостой.
Коль тяжело нагрузить воз, и железная ось не выдержит, сломается. А такую телегу и нагрузил нотар в Горках. Чуть треснуло — и все пошло прахом.
А треснуло вроде ни с того ни с сего.
Началось со ссоры на охоте с каким-то важным чиновником из финансового управления; тот из мести и возьмись за нотара. Как снег на голову свалилась на нотара ревизия, обнаружили злоупотребления, легко нашли недостачу; потом стали проверять предыдущий год, затем сделали ревизию за последние три года, и список всевозможных недочетов и злоупотреблений, обнаруженных за неделю, занял целый лист, а нотар не мог двинуться из дома к своим покровителям: ему разрешили выйти лишь когда все уже записали в протоколе. Но скажите, в какой нотарской канцелярии не найдется ошибок, злоупотреблений!..
В городе у него были влиятельные заступники, «свой» служный, с которым он был «per tu»[16], как говорили в деревне, но месть — великая сила, а финансовое управление шутить не любит. Злоупотребления, пусть незначительные, непредумышленные, а скорее по легкомыслию, но все же злоупотребления, а потому нотара хотя и не посадили за растрату — всего-то, говорят, каких-то неполных трехсот крон, да и то в двадцати трех счетах, — но с должности сняли, поскольку и других непорядков изрядно нашли контролеры, присланные позже уже поджупаном.
Друзья… Что ж, одни ему советовали наплевать на службу, вторые — подать на пенсию, а третьи — добиваться восстановления в должности, и нотар, следуя их советам, и действовал; общины за него «ходатайствовали», и кто мог, тот оказывал влияние, правда, и в пользу нотара, и против него. Как оно все там было, не знаю, я в панских штучках не разбираюсь.
И вот тогда-то на нотара обрушился удар и с другой стороны. Банки первыми зарегистрировали на его дом векселя, которые он наподписывал служному и всяким приятелям-господам, а тут и деревенские кредиторы-крестьяне тоже принялись доставать из потайных уголков заемные письма и забегали по адвокатам, в банки, в земельную управу, и только тогда узнали, сколько их — явных и скрытых кредиторов; они и сейчас еще многое скрывали, таили перед женами, семьями падение нотара, суля им свое будущее «повышение».
Почуял паленое и Ондриш Мигак, бросился спасать заемное письмо. То и дело бегал он в город под предлогом помощи, что он-де хлопочет за нотара как должностное лицо, как помощник старосты…
Нотар быстренько взял под дом ссуду, самую большую, какую только мог выдать «еврейский» банк; при этом он рассчитывал деньгами пустить пыль в глаза тем, кто выше его, заплатив «унизительные» для него долги, сохранить свое достоинство и оставить себе кое-что, спасти от кредиторов.
Зарегистрировал свое заемное письмо на восемь тысяч и Ондриш Мигак, заплатив сбор и адвокату.
Жене и матери даже в голову не пришло, что Ондриш тоже запутался в этих сетях; лишь после регистрации разнеслось, что и он погорел. Мать и жена напустились на него, но Ондриш опроверг их подозрения, показав Янкову книжку. Женщины и верили и не верили; мать все же пошла в банк узнать, как обстоит дело. Ну, там ей сказали правду: деньги сняты два года назад, на счету только то, что с тех пор послал Янко, а также то, что Ондриш положил как проценты.