Мункэ порывисто взял ее за руку и крепко пожал ее:
— Это было бы очень здорово, Сэмджуудэй! Обязательно поезжай. Это такая честь — учиться в Москве! Да еще в медицинском училище. Мне вот довелось учиться не в Москве, а в сибирском городе Томске. Непременно поезжай и не думай сомневаться!
Сэмджид было приятно, что спутник назвал ее ласково — Сэмджуудэй. Случайно это или намеренно? Сэмджуудэй… Эх, побывать бы сейчас в Москве, на Красной площади!.. Кто обронил эту фразу?.. Кто первый так сказал?.. Конечно же, Очирбат…
В памяти Сэмджид отчетливо возник тот зимний вечер 1924 года. Холодное безоблачное небо над темным бором, раскинувшимся на берегу Онона. Мерцающие звезды. Скрип снега под ногами. Лай собак со стороны монастыря. И они вдвоем в этом лесу. Она ласково поглаживала теплую руку Очирбата. То была ночь, когда они только что узнали, что умер Ленин, и, потрясенные страшным известием, бродили по ночной степи. И неожиданная фраза сорвалась тогда у Очирбата: «Побывать бы сейчас в Москве, на Красной площади…»
Сэмджид тогда заплакала. Плакала беззвучно, и крупные слезы скатывались одна за другой по ее щекам.
5
Лето воистину было девичьим. В те годы в монгольской столице почти каждый месяц, а то и каждый день происходило что-то новое, значительное. Но такого крупного события, как съезд женщин, давно уже не было. Недавние батрачки, рабыни своих мужей, собрались на съезд, чтобы как полноправные граждане решать дела государственной важности, обсуждать вопросы дальнейшего развития революции, строительства социализма. Говорили о том, как вести культурно-просветительную работу среди трудящихся женщин, привлекать их к активному участию в общественной жизни. Это работа на долгие годы, но в решениях съезда ставились задачи, которые надо было решать уже сейчас, сегодня. И это было замечательно.
О монгольские женщины! Какой душевной чистотой, врожденной скромностью, целомудрием наградила вас природа! Какой сердечной щедростью, красотой и неизбывной любовью вы одарены! Нежные и верные жены, заботливые матери! В легендах и сказаниях воспеты несравненная любовь и верность монгольской женщины. В песнях славит народ нежную мать, в сердце носят люди ее замечательный образ! Кому не известны удивительная история мудрой Мандхай-хатун, возглавившей вооруженную борьбу с иноземными поработителями, милосердие и добросердечность Хялар-хатун, сказание о Нарангарву, которая во имя спасения родных и всего племени своего принесла себя в жертву коварным врагам, а чтобы не надругались враги над ней, покончила с собой и превратилась в птицу поднебесную! Разве не о силе духа монгольской женщины говорят эти легенды! Но в условиях феодальной Монголии женщины влачили жалкое, безрадостное существование, жили в темноте и невежестве, батрачили на богатеев, утопали во мраке религиозного дурмана. Мало того, хитроумные маньчжуро-китайские эксплуататоры пытались вытравить из сознания женщин стыдливость и благородство, растоптать их душу, развратить корыстолюбием. Чего только ради этого не делалось — слов не хватит!
Китайские торговые поселения, как мухи облепившие Монголию, стали центрами растления монгольских женщин, которых там принуждали торговать своим телом, отравляли опиумом… Прицел был дальний — искоренить монгольскую нацию как таковую. Не вышло! Великая победа Народной революции вдребезги сокрушила коварный замысел китайских колонизаторов, монгольские женщины обрели свободу, стали равноправными гражданами. Перед ними открылся светлый путь к счастливой жизни!
И, по выражению нашего великого Нацагдоржа[72], возродилась природная красота, сметливость и благородство монгольской женщины, которая стала не только матерью, женой, но и хозяйкой всей своей державы.
Эта песня постоянно звучала в те дни и в лагере делегаток съезда, и в зале, где он проходил, и на празднично украшенной площади, где состоялись надом и торжества, посвященные 10-летию Народной революции. Слова песни будили в женщинах гордость, звали к новым свершениям. И когда строй делегаток затягивал на марше революционную песню, все воспринимали это как символ возрождения государства.
К празднику было приурочено открытие Центрального театра на Народном стадионе, и в этой церемонии участвовали делегатки женского съезда. «Зеленый купол» — так торжественно окрестили новое здание, возведенное в форме огромной юрты, над которой развевался красный флаг. На кровле одноэтажного крыла, примыкавшего к большому залу с куполом, были укреплены лозунги и транспаранты, приветствующие делегаток съезда, трепетали разноцветные флажки. В самом зале гостей встречало ослепительное сияние множества электрических лампочек, гремел военный духовой оркестр. Было празднично и оживленно. Стены зала были расписаны священным орнаментом, символизирующим долголетие. Когда раскрылся ярко-огненный бархатный занавес, на широкой сцене перед зрителями предстали музыканты в красивых национальных костюмах. На коленях у музыкантов покоились инструменты — морин-хуры, хучиры, шандзы, ёчины. Но вот на середину сцены вышел бледнолицый, худощавый молодой человек в черном европейском костюме и объявил об открытии Центрального театра Народного стадиона. Хорошо поставленным артистическим голосом молодой человек продолжал:
72
Дашдоржийн Нацагдорж (1906—1937) — поэт, драматург, основоположник современной монгольской литературы.