. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это строки из стихотворения Петефи:
Поэт Петефи отнюдь не был буржуазным пацифистом. Он прославляет совсем иные деяния и призывает отправить «На виселицу королей!». Петефи был истинной звездой революции, певцом всемирной свободы, наиболее последовательным представителем плебейской революции — и потому пришел в столкновение с колеблющимся левым крылом и с Кошутом…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петефи имел на то право, если вообще можно говорить здесь о праве, поскольку он не только желал погибнуть на поле брани, но и погиб там.
1848
Вздумай я сейчас пересказать вам или хотя бы вкратце обрисовать стремительные события 1848 года, и боюсь, мы никогда не доберемся до конца нашего повествования. Однако опустить те или иные подробности — значит обкорнать и саму историю моста; ведь мост был не кулисами, не задним фоном революционных действий, но участником событий, чуть ли не жертвой, он был героем революции, раненным в пылу сражений.
Попытаюсь, вдруг да удастся, привлекая минимальное количество фактов и действующих лиц, сделать экспромтом набросок событий.
В январе Сечени намеревается собрать комиссию по строительству второго моста. Видите, что он за человек!.. Правда, при этом он то сетует («Время мое пролетело»), то, намекая на близящиеся события, многозначительно изрекает: «Никому другому, кроме меня, это не под силу…»
От покорности судьбе до кичливой похвальбы промежуток всего в несколько дней.
В феврале, когда почтенные пештские граждане — как я уже упоминал — обращаются с жалобой к властителю и наместнику, что, мол, въезд на Цепной мост — первый мост города — лишит их ярмарочной площади, и когда Сечени уже хлопочет по поводу второго проекта, во Франции вспыхивает революция, а Италия поднимается на борьбу против австрийских угнетателей. 2 марта французский король Луи-Филипп покидает страну.
События в Италии. Впрочем, лучше процитировать письмо Сечени, датированное 5 марта:
«В Италии богатый класс весьма напуган распространившимися теориями в духе Луи Блана. Там, говорят, сейчас такое затишье, что правительству нашему отныне можно уделять больше заботы etc., etc. Венгрии…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не будь Сечени деятелем столь проницательным и не мысли он современными категориями, мы, право же, не стали бы столько говорить о нем. Но наша характеристика отнюдь не исчерпывающая. На следующий день он отправляется к Меттерниху; Мелани встречает его следующим приветствием:
— Bonjour, citoyen![84] — на улице Реннвег подобные шутки сейчас считаются остроумными.
Сечени входит в игру.
— Merci, délicieuse sans-culotte[85].
Меттерних обменивается с ним несколькими словами, остальных гостей не удостаивает вниманием и тотчас покидает общество.
Ведь Меттерних от Ротшильда получает информацию о парижских событиях и знает, что попал в беду. Ротшильдовская служба информации действует надежнее, чем разведка австрийской дипломатии, и проворнее, чем ее курьеры.
Меттерниху в ту пору семьдесят четыре года. Когда Ротшильд самолично описывает ему парижские события, он отвечает: «Holt mich der Teufel, so holt er Sie auch» — «Если черт возьмет меня, то он прихватит и вас». В этом он оказался прав! Вечером 14 марта Меттерних бежал из Вены. Я уже говорил, что Ротшильд снабдил его тысячей талеров в дорогу. Соломон Ротшильд решает бежать только 10 октября. Меж тем двор уже в мае спасается бегством в Инсбрук. Правда, мы знаем, что черт, который унес их туда, вскоре же и вернул их всех до единого обратно…
15 марта, когда в Пеште уже провозглашены двенадцать пунктов — требования венгерской революции, а Петефи с лестницы Музея декламирует свою «Национальную песню», Сечени да и Кошут тоже находятся в Вене.
Они направляются во дворец на переговоры, прибыв из Пожони, с сословного собрания, и встречает их венский люд, венская революция. Кошута забрасывают дождем цветов, подбадривают криками «ура». А в подбадривании Кошут всегда очень нуждался…