И Сечени, возможно, зрил в корень глубже. Ведь он видел не только страсти и нравы, но и ту почву, на которой они произрастают. Он рассматривает мир с точки зрения экономики и государственно-правовых отношений. Среди романтических излияний, дилетантских занятий археологией он даже здесь, на Востоке, задумывается над экономическими вопросами.
«Венгрии надобно бы производить в два раза больше зерна, вина, мяса, шерсти и т. д., умерить свои потребности, а о заводах можно даже и не помышлять… Хлебная страна так соотносится со страной колесной, как богатый господин, имеющий собственного повара и винодела, — с бедным художником, которого он содержит у себя в доме… Народ, возделывающий землю, вместе с тем может быть и наиболее образованным».
Эту запись Сечени делает в Смирне 7 декабря 1818 года. Неужто здесь, на нищем Востоке, узрел он эту самую «колесную страну»? Ведь он путешествовал по «хлебной стране», лишенной хлеба. А двумя годами ранее, когда он находился в богатой Англии, разве он видел «хлебную страну»? И если машины не нужны, чего ради было жертвовать головой, провозя через дуврскую таможню gaslight? И кому надобно умерять свои потребности — уж не крестьянину ли? Ведь Сечени знает уже сейчас и напишет позднее, что в окрестностях Дебрецена крестьянин все лето живет на одних арбузах. Нет, конечно же, он имеет в виду другое. Он думает о самом себе, о своих собратьях-магнатах и дворянах, которые вот ведь с поистине княжеской роскошью путешествуют по Востоку или с княжеской роскошью обитают в своих венских дворцах, а в Венгрии держат в полной готовности загородные замки, куда приглашают на охоту друг друга, знакомых чужестранцев, но главным образом мужей — ради сопровождающих их соблазнительных жен… «Народ, возделывающий землю, вместе с тем может быть и наиболее образованным…» Это надо бы сперва доказать.
Сечени словно бы спорит с пылящимся нераспакованным ящиком, доказывая, что еще не пришла пора gaslight, а стало быть, достичь подъема Венгрии можно развитием сельского хозяйства. Путешествие по Востоку лишь запутывает его мысли. Ведь нельзя же счесть правдой то байроническое утверждение, какое он заносит в свой дневник:
«Родину свою я вообще больше не люблю».
Или под родиной он подразумевает Австрию, империю Габсбургов? А может, Венгрию? Или же обе страны?
Сечени был вольнее, чем Лермонтов, и более скован, чем Байрон. Он занимал промежуточную позицию, ведь жил он в стране, которую не назовешь ни Востоком, ни Западом, ни Европой, ни Азией. Он, конечно, не немец, но и не настолько венгр, чтобы увидеть путь, которым можно идти без Габсбургов и Австрии. Из него не вышел карбонарий, даже освободителем крепостных он не сумел стать, но и защитником дворянских привилегий он быть не мог… «Разве не проделкой Полишинеля…» Несчастный человек, которого посредственностью никак уж не сочтешь, всю свою жизнь вынужденный стремиться к середине, сдерживать поступательное движение, то есть делать то, что в корне противоречило его натуре.
Придворный магнат и трансильванский зубр
Я несколько растерян: слишком затянулся мой рассказ об этом восточном путешествии. Но и оно имеет отношение к мосту, поскольку богатый опыт, приобретенный в поездках по Востоку и Англии, сильно повлиял на формирование образа мыслей Сечени. Что-то вроде контрапункта — музыкальная терминология вам ближе. А действие нашего повествования вскоре мы вновь перенесем в Лондон, потому что Сечени опять направляется в британскую столицу. Только сперва нам необходимо немного познакомиться с его спутником — Миклошем Вешелени.
Да, кстати: я прихватил с собой небольшую цитату из письма Сечени. Цитату эту я отыскал вчера по возвращении домой, потому что в душе все еще продолжал спорить с вашим возражением.
Это уже упоминавшееся мною письмо к управляющему: «Достаньте хоть из-под земли, жмите все соки из крестьян», — датировано 22 февраля 1817 года в Вене. И ведь нельзя сказать, чтобы молодой граф витал в облаках и не ведал, что творит; все он знал совершенно точно. 4 сентября он шлет из Милана все тому же управляющему следующее указание (я приведу его дословно, чтобы при переводе не прибавить и не убавить от оригинала ни слова):
«Unter Andern hat N. Esterházy mich gebeten, ihm meine zwei Windhunde schenken zu wollen… Schicken Sie ohne allen Aufschub nach Pressburg, in das Haus des Grafen Carl Esterházy, wo sie dem Hausmeister übergeben werden müssen. Besorgen Sie das auf eine legal-mäßige Art. Es soll sie nicht etwa ein Bauer mit zerlumpten Gatyen, worüber die junge Frau erschrecken könnte, überbringen, sondern ein ordentlicher Mensch, der uns keine Schande macht»[42].
42
Между прочим, Н. Эстерхази просила подарить ей двух моих борзых… Незамедлительно отправьте их в Братиславу, в дом графа Карла Эстерхази, где их следует передать дворецкому. Позаботьтесь об этом надлежащим образом. Пусть их доставит не какой-нибудь мужик в худых портах, что могло бы напугать молодую даму, а человек пристойный, который нас не опозорит