Понапрасну Вешелени, которому так многое известно об Америке, отговаривается тем, что он ни слова не знает по-английски. К тому времени как они отправятся в путь — ведь не так-то просто будет раздобыть у Меттерниха разрешение — и прибудут на место, Вешелени успеет выучиться английскому…
Ах, Вешелени не осилить дорожные расходы? Не беда, он, Сечени, приглашает своего лучшего друга совершить все путешествие за его счет. И Вешелени вовсе не окажется перед ним в долгу, ведь он по-настоящему знает толк в лошадях, и помощь его будет неоценима: отечественные породы лошадей они сумеют облагородить за счет пород заграничных. Он, Сечени, будет обязан другу за эту помощь, ведь сам он — всего лишь дилетант и к тому же слишком разбрасывается… Впрочем, Вешелени проявляет немалый интерес к английской конституции, которая развязала многие из тех узлов, что еще предстоит распутать здесь, на родине. Англия в ходе поступательной эволюции с течением столетий оставила позади себя прочие страны, сотрясаемые революциями и контрреволюциями.
В самом ли деле в Жибо зародилась истинная дружба, вечная и нерушимая связь двух людей, как оба они свято верили в первые дни знакомства?
Сечени не создан для вечной дружбы. Бурные вспышки чувств порой длятся у него не более трех дней. Не так давно, будучи в своем полку, он познакомился с Денешем Эстерхази. В течение трех дней человек этот нравился Сечени, но затем новый знакомец до такой степени ему прискучил, что Сечени едва сдерживается, чтобы не избить его и не пристукнуть.
Но Вешелени принимает дружбу всерьез. Хотя он и пятью годами моложе, зато воистину мужчина, глава семьи, надежная опора любимой матери. Наряду с восприимчивостью ума и восторженностью натуры он простодушен, а может быть, попросту душою предан делу.
Пожалуй, растянись их первая встреча с Сечени надолго, и дружбе на том пришел бы конец. Но поскольку они пробыли вместе всего лишь несколько дней, то подготовка к совместному путешествию продолжается, и в связи с этой подготовкой Вешелени приезжает в Вену.
Первого января 1822 года Сечени является к Меттерниху засвидетельствовать свое почтение. Шесть лет назад он постарался уклониться от этой церемонии. И после того как он по-французски произносит все, что положено говорить в таких случаях, стареющий князь — он все же острее умом, нежели о нем судит лорд Холланд — по славной венской привычке тотчас приступает к сути.
— Ну, и где же вы намереваетесь провести 1822 год?
— Благодарю вас за предоставленную мне возможность испросить паспорт во Францию и Англию.
— Что до меня, то можете рассчитывать на мою помощь, — отвечает Меттерних. И поскольку выказать остроту ума можно лишь по-французски, продолжает: — Et croyez moi, c’est toujours mieux, que vous restiez tout ailleurs qu’ici[44].
Сечени лишается дара речи, настолько поражает его завуалированная угроза в словах канцлера. О путешествии в Америку он и заикнуться не смеет. Если он лицо настолько нежелательное в Вене, то это отнюдь не означает, что его поездку в Америку сочли бы желательной. Уж не догадывается ли Меттерних, что он охотно взял бы на себя роль Лафайета? Во всяком случае, разница между разрешением на поездку, облеченным в такую словесную форму, и заключением в замок Мункача или Куфштейна — лишь в оттенках или же последовательности наказаний.
Так следует понимать слова «всемогущего» канцлера, и Сечени так их и понимает.
Все это он успевает обдумать еще там, в большой княжеской приемной, вслух не проронив ни слова; вот разве что лоб у него нервно подергивается. Теперь маловероятно, что ему когда-либо удастся попасть за границу. Тем более стоит попробовать, хотя бы ради того, чтобы узнать, в подневольном он уже положении или еще нет. Не только предлог, но и подлинная цель его поездки — основать затем конный спорт в Венгрии, наладить коневодство и тому подобное. Для этого-то он и берет с собой Вешелени.
Знатные господа, поддерживающие идею скачек, к Новому году собираются в Вене. Сечени созывает их, чтобы вместе обдумать, как обеспечить успех делу. Однако важные персоны не являются к нему — дурной признак. А те, кто откликнулся на приглашение, не так уж важны для пользы дела: этих господ привлекла слава знаменитых обедов Сечени. Несколько юных магнатских отпрысков да безвольных стариков — на такую компанию нельзя положиться.
С момента той беседы у Меттерниха и до отъезда из Вены проходит три месяца. Сечени уже уверен, что пунктом назначения для него будет Куфштейн. Однако ничего подобного не происходит, просто паспорт застрял где-то в лабиринтах венских канцелярий. Там знают, что он не карбонарий. Да он и сам это знает. «Но я и не «ультра». Он занимает серединную позицию, и, может быть, поэтому его не принимают всерьез так, как ему хотелось бы…