Но я уже знаю про шторм, я — как море в кипящих
волнах.
Лечу, распростертый, по ветру, могуч и широк,
и вновь опадаю, смят, одинок, —
в великом шторме.
Вихрь
Вихрем гонимы тучи к ненастью
напастью,
дикой стодневною властью
над единственным днем.
Чувствую, гетман, как был тяжел
твой путь: казаков из родимых сел
ты волей своею вел
к властелину;
твою упрямую шею
ощущаю, Мазепа.
И я захвачен скачкой шальною;
дымится конский круп и подпруга.
Исчезли вещи, скрылась округа,
лишь небеса видны надо мною.
Сумрак небесный глубок и долог,
но и сквозь этот клубящийся полог
небо лучится;
мои глаза — пруды на равнине,
все остальное в них поныне
мчится.
Вечер в Сконе[2]
Парк высоко. И словно бы из дома
я выхожу, дорогу узнаю
в просторный вечер, в распростертый ветер.
Вдоль облака иду и водоема,
и мельницы, плывущей на краю
небес, среди которых я сегодня
не более как вещь в руке Господней,
быть может, наименьшая.
Взгляни —
все это разве небеса одни?
В разливах зыбких белизны и черни
блаженная всплывает синева,
а поверху, приметное едва,
почти неразличимое свеченье
огня закатного.
Чудесный строй,
что держится и движется собой,
творящий в непонятном распорядке
фигуры странные, крыла и складки,
и, наконец, врата, в такой дали,
какую птицы знать одни могли.
Вечер
Одежды вечер медленно сменяет,
ложась на ветви сада бахромой;
ты смотришь, как миры на небе тают —
один вознесся, падает другой;
и ты покинут на земле знакомой,
навек не присягнувший никому:
ни сумраку умолкнувшего дома,
ни свету звезд, поднявшихся во тьму, —
и нет дороги для тебя иной,
чем, осознав и очертив границы,
в большой и тесной жизни становиться
попеременно камнем и звездой.
Строгий час
Каждый, кто плачет сейчас на Земле,
без причины плачет там, на Земле, —
плачет по мне.
Кто смеется сейчас в ночи на Земле,
без причины смеется там, на Земле, —
высмеивает меня.
Кто шагает сейчас где-нибудь по Земле,
без причины шагает там, по Земле, —
идет ко мне.
Каждый, кто гибнет сейчас на Земле,
без причины гибнет там, на Земле, —
узрел меня.
Строфы
Он тот, кто в руки всех и вся берет,
и как песок, сквозь пальцы мир струится,
а сколько королев пред ним роится,
и в мраморе он высекает белом
красавиц, им даруя королей,
созвучье, оказавшееся телом;
в одном и том же камне жизнь целей.
Он тот, кто в руки всех и вся берет,
играть готовый ломкими клинками;
немало крови в жилах утекло
с тех пор, как наша жизнь — его село;
не думаю, чтобы он делал зло,
но злыми он ославлен языками.
Книга вторая
Часть первая
Инициалы
Красоту твою расточай
не скупясь, не считая.
Ты молчишь, она же велит: отдай,
и, словно пена, бьет через край,
радугой яркой играя.
Благовещение