В Брецке осиротевший и уменьшившийся танцевальный кружок Нимы должен был встретиться с известными плясунами из Ходака и Сэкала. А у них было всего четыре пары, и то две из них — люди на возрасте, прожившие несладкую жизнь.
И танцевали они отчаянно, как будто их жизнь и жизнь длинной вереницы их детей и внуков зависела от этих танцев; как одержимые, как люди, судьба которых и счастье висят на волоске, танцевали они. Лучшие, прославленные мастера инвыртиты и кэлушера признали себя побежденными.
Они победили. Но что толку? Клуб разваливался, и казалось, что все старания Аны с активистами тратились впустую. Люди будто забыли о прекрасных мгновениях, пережитых в клубе, и оставались глухи к уговорам.
Но из всех этих волнений, из этого непрерывного хождения из дома в дом и на поле с одной полосы на другую с газетами или брошюрами у Аны родилась замечательная идея. После того как Ана обдумала ее и так и этак, со всех сторон, она поделилась с Ионом Чикулуй:
— Баде Ион, сейчас полевые работы, людей собрать трудно. Так мы сами к ним пойдем. Соберем двух-трех где-нибудь у соседа. Сегодня в одном доме, завтра — в другом, за три дня, глядишь, почти всех охватили, потом опять начнем с первых.
— Прекрасная мысль. Так можно организовать и коллективные чтения в поле.
— Конечно.
Организовали три группы: Ана с Мариукой, Симион Пантя и Ион Чикулуй, Макавей и Штефан Ионеску.
Серафима Мэлай отказалась вести кружок — ей, мол, нужно готовить ребятишек к экзаменам, ей передохнуть некогда, а здоровье не позволяет ей не спать по ночам. И очень была довольна, что кружок по ликвидации неграмотности, собиравшийся в клубе, рассыпается. Но Ион Чикулуй договорился с учителем из Кэрпиниша, чтобы тот приходил два раза в неделю и занимался с клубным кружком. Распределили и дома и людей, и Ион Чикулуй мог отдать приказ:
— Теперь, товарищи, за дело!
Люди с интересом приняли этот новый порядок. Куда легче заглянуть к соседу на часок-другой, послушать сказку. Всем понравилась прочитанная Аной в первый вечер сказка про Дэнилэ Препеляка[20], обдурившего всех чертей и даже самого сатану. На третий вечер, однако, к общему удивлению, Ана принесла другую книгу, тетрадки, как в школе, резинку и карандаш. Опять начался торг, начинать или не начинать учиться грамоте.
— Хорошо, если не хотите, я сама всем прочитаю, что написано здесь наверху, и вы увидите, как это просто.
Она прочитала:
— Сад. Мост. Дом.
И на рисунках все увидели сад, мост и дом.
— Вот ведь, черт побери, — удивился кто-то, придвигаясь поближе. — Так там и написано — дом? Тогда вроде и не трудно.
А раз так — решили учиться.
Вечер за вечером, и многим в Ниме по ночам стали сниться палочки и крючочки.
Но как-то раз одна из женщин побойчее, рассердившись, что Ана не оставляет ее в покое, с притворным удивлением сказала:
— А Петрю своего чего не учишь? Чего только нас шпыняешь? Боишься, как бы он не стал заведующим?
— Молчи, дуреха, для нашего же добра приходит к нам Ана! — крикнул кто-то. Но люди засмеялись, и Ана не могла забыть этих слов. В тот же вечер, придя домой, она стала уговаривать Петрю. Но Петря оставался непоколебим, как каменная стена.
— Не пойду.
— Петря, дорогой, нужно учиться. Неграмотный человек слеп и глух.
— Не пойду! Я не мальчишка!
— Разве ты не видишь, что другие ходят?
— А я не пойду. Не хочу, чтобы надо мной смеялись.
— Да никто и не будет смеяться, Петря.
— Не пойду! Хочешь, чтобы все видели, что я дурак, а ты умная?
— Петря!
— Хватит с меня. Насмешек только недоставало.
И замолчал. Целую неделю не смотрел на Ану, не ходил с ней в клуб на репетиции. Даже спал не дома, а на сене в коровнике.
Однажды Ана, вернувшись, нашла дверь запертой, ключ на месте, а дом пустым. Сундук был открыт, и вся, даже зимняя, одежда Петри исчезла.
— Боже! Что же это?
А под утро, когда поняла беспощадную правду, бросилась на кровать лицом в подушку и зарыдала навзрыд.
— Петря… Петря…
VIII
Весенние месяцы проходили, а Ана не могла найти себе успокоения. Горе ее было тяжким и неожиданным. Бесконечные бессонные ночи иссушили ее, и только глаза, обведенные темными кругами, выплакавшие все слезы, напоминали ту Ану, которая была любима и счастлива. Никогда она не представляла, что Петря так ей дорог, что жизнь без него все равно как вымершая деревня. Ум ее отказывался мириться с мыслью, что он ушел. Бывает, какое-нибудь событие, настолько обыденное, что и внимания на него не обращаешь, вырастает вдруг, заслоняя собой все на свете. Так было с Аной. Ночью она неподвижно лежала в постели, чувства ее были напряжены, как у насторожившегося зверя. Она не могла понять, что же случилось с Петрей, почему Петри нет дома, почему его, сильного и желанного, нет рядом с ней. Утром она вставала, машинально делала домашнюю работу, шла в госхоз и работала или вместе с агитационной группой выходила в поле, а вечером брела в клуб на репетиции, но в голове у нее была пустота. Она смеялась, разговаривала, но тут же забывала, с кем и о чем говорила. И потом до самой полночи ожидала Петрю, поставив горшок в печку, чтобы ужин не остыл.