Д-р Зильбербрандт молча и с величайшим интересом слушал Леоне. Старый Игнят Глембай нервно расхаживает по гостиной. Подходит к террасе, возвращается, курит свою гавану, отпивает по глотку виски, смотрит в темноту и возвращается назад. Звонит слуге. Входит к а м е р д и н е р.
Г л е м б а й. Bringen sie, Franz, noch schwarzen Kaffee, ja? Und Eis, bitte![282] (Продолжает беспокойно ходить, курит; на миг останавливается, прислушиваясь к разговору, и снова углубляется в свои мысли. Фабрици курит сигару, отпивая коньяк. Слышны отдаленные раскаты грома, которые все приближаются.)
Леоне сел на диван под портретом, вынул из кармана какие-то бумаги, письма, перелистывает их, всецело поглощенный этим занятием.
З и л ь б е р б р а н д т (подходит к Леоне с лакейски смиренным видом). Господин доктор, извините, мне кажется, вы сейчас были слишком резки и, осмелюсь сказать, несправедливы по отношению к баронессе.
Л е о н е (погруженный в чтение писем, будто рассеянно, а на самом деле настороженно). Что, что, простите?
З и л ь б е р б р а н д т. По-моему, вы, господин доктор, подошли слишком односторонне к определению существа этого несчастного случая.
Л е о н е. Какого случая? Не понимаю, что вы хотите сказать?
З и л ь б е р б р а н д т. Мне кажется, что у вас не было никакого права говорить о самоубийстве этой несчастной женщины так безразлично, словно оно вас совсем не касается!
Л е о н е. А если хотите знать, оно меня, действительно, нисколько не касается.
З и л ь б е р б р а н д т. Господин доктор, прошу прощения, не сочтите за нескромность, все произошло совершенно случайно, против моей воли, совершенно случайно.
Л е о н е. Что именно произошло случайно? Все это становится все более загадочным.
З и л ь б е р б р а н д т. Я вчера невольно присутствовал при вашем разговоре с несчастной самоубийцей. Я был на галерее, когда вы говорили с ней в холле. Я возвращался из библиотеки — и, таким образом, совершенно случайно, сам того не желая, абсолютно случайно…
Л е о н е. Ну, и…? Что дальше? Не собираетесь ли вы оправдываться в том, что подслушивали?
З и л ь б е р б р а н д т. Моя совесть чиста, господин доктор, смею вас уверить! Я совершенно случайно оказался на галерее и слышал каждое слово, сказанное вами. Я слышал, как она плакала, что больше не может так жить, с одним ребенком, который сосет грудь, и другим, который вот-вот появится. А вы ей сказали — пусть бросается из окошка. «Христа ради вас прошу», — так плакала она перед вами, — «Христа ради вас прошу»! Я это слышал, господин доктор.
Л е о н е. Верно. Она меня просила «Христа ради» помочь ей пройти к баронессе без визитной карточки, а я ей на это ответил, что лучше ей просто броситься из окна! Правильно! Но раз уж вы, мой дорогой, в этом деле играли роль детектива, нужно было подслушивать получше, ваше преподобие! Я эту женщину уговаривал, чтобы она образумилась и прежде всего чтобы она не унижалась напрасно. Я ей сказал, что баронесса — председательница Благотворительного комитета и ей следует написать в этот комитет прошение, привести все свои аргументы и таким образом получить свою швейную машинку. Она мне ответила, что подала уже четыре прошения, и я записал их номера, так что, если вас интересует, могу вам их назвать! Вот, пожалуйста: номер 13707, 14222, 14477, 14893.
З и л ь б е р б р а н д т. Речь идет о вашем тоне, который оттолкнул эту женщину. Именно ваш тон, ваша циничная манера, по-моему глубочайшему убеждению, не дает вам никакого права осуждать своих ближних за гораздо более простительные, чисто формальные упущения.
Л е о н е (более нервно). Пожалуйста, Зильбербрандт, не говорите вздор. В тот момент, когда она сообщила мне вчера номера своих прошений, я ничего не знал о случае с той, раздавленной экипажем женщиной, ее свекровью. Об этом я узнал только сегодня утром. Прошу вас учесть, что я ни в коей степени не адвокат и что я не думаю, будто между случаями с Руперт и Цанег не существует никакой связи. Вчера я обо все этом понятия не имел. И когда она говорила мне о своих прошениях, которые лежат в Благотворительном комитете уже больше полугода, и о том, что одно-единственное слово могло бы ее спасти, я думал, что разговариваю с обычной бедной просительницей, которая обращается к баронессе просто как к благотворительнице! Поэтому я ей сказал: «Дорогая моя, благотворителей, к которым пропускают по визитной карточке… таких благотворителей берегитесь во имя собственных же интересов! И если вы ждете своего спасения от таких благотворителей — лучше вам сейчас же выброситься из окошка!» Вот что я ей сказал и отрицать ничего не собираюсь. Не понимаю, какую цель преследует ваша интерпелляция?