Он обрывает разговор и, махнув рукой, начинает ходить по гостиной, разглядывая картины на стенах, а потом принимается нервно и сосредоточенно набивать трубку.
З и л ь б е р б р а н д т (говорит иезуитски-лицемерно, лакейски-подобострастным и монотонным голосом исповедника). Вы не осведомлены, господин доктор, ибо если бы вы были осведомлены о благотворительной деятельности ее превосходительства баронессы, вы бы не могли все ее дивные христианские дела назвать парадом. Разрешите мне обратиться к цифрам. Только в текущем году Комитетом под председательством баронессы роздано… (Ловким, привычным жестом вынимает из кармана сутаны свой молитвенник и читает по записке.) Вот, пожалуйста, господин доктор: роздано сто пятьдесят семь пар ботинок, триста комплектов детского белья; восемьсот пятьдесят три ребенка обеспечено питанием на зимнее время, выдано денежных пособий двадцать восемь тысяч, предпринято триста восемнадцать юридических вмешательств. Я оставляю на вашей совести, господин доктор, то, что вы назвали парадом столь прекрасные и христианские дела. И, если хотите знать, нынешний недавно состоявшийся опрос наших подопечных относительно их материального и морального состояния предпринят по собственной инициативе ее превосходительства госпожи баронессы…
Л е о н е (становится перед Зильбербрандтом и говорит вызывающе, иронически). Послушайте, Зильбербрандт, никакие ваши цифры не убедят меня в том, что баронесса творит добро! У меня на этот счет есть собственное мнение! Вы знали Скомрака, служившего в Благотворительном комитете?
З и л ь б е р б р а н д т. Вы имеете в виду того параноического юношу, что с месяц назад повесился?
Л е о н е. Да, именно этого «параноического» юношу, который повесился месяц тому назад. Этот двадцатилетний самоубийца оставил свою переписку, и из переписки явствует, что ваша высокочтимая благотворительница баронесса Кастелли-Глембай находилась в интимных отношениях с этим двадцатилетним Скомраком!
З и л ь б е р б р а н д т. Господин доктор! Как вы смеете так говорить о вашей мачехе? О даме, господин доктор! Да побойтесь вы бога!
Л е о н е. Очень просто. Вот здесь, у меня в кармане, лежит письмо баронессы, из которого ясно…
З и л ь б е р б р а н д т. Извините, господин доктор, но меня это совершенно не интересует.
Л е о н е. Странно! Значит, ваша дружба с баронессой уже не носит больше интимного…
З и л ь б е р б р а н д т (нервно, в крайнем напряжении). Что вы имеете в виду?
Л е о н е. Когда кто-нибудь спит с женщиной, его обычно интересует, с кем переписывается эта женщина!
З и л ь б е р б р а н д т (бледный и взволнованный, дрожа). Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите, господин доктор!
Л е о н е. Ни слова? В самом деле? Весьма сожалею! Прошу вас только об одном: раз уж вы принимаете баронессу с ночными визитами, будьте хотя бы капельку осторожнее! Хотя бы в то время, когда в доме гости! А впрочем — доброй ночи, господа! (Быстро уходит, презрительно махнув рукой. Остолбеневший Зильбербрандт молча смотрит ему вслед.)
Ф а б р и ц и (после паузы). Ein ungemütlicher Sonderling, das sage ich![294]
На террасе стоит Глембай. Бледный как полотно, без капли крови в лице. Он стоял здесь, незамеченный, с начала разговора. Зильбербрандт видел его, но уже не мог дать знать об этом Леоне. Медленно, разбитой походкой Глембай подходит к столу и бессильно опирается на него. Наливает виски, пьет. Еще раз виски. Пьет. Вдали удар грома.
Г л е м б а й. Hörst du, Fabriczy? Es donnert! Hörst du?[295] Не даром у меня утром ломило поясницу. Es donnert! Я чувствовал, что-то надвигается! (Идет к открытой двери на террасу и слушает грозовые раскаты.)
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Действие происходит через 20—30 минут после событий первого. Комната для гостей в доме Глембая, обставленная в простом и скромном стиле бидермейер — две полированные качалки, пара кресел, обитых кретоном с цветочным узором, голландские морские пейзажи в золотых рамах. Посреди довольно большого полированного стола — серебряный подсвечник с семью свечами. Это единственный источник света. Портьеры цвета бордо на окне справа и на дверях. Слева дверь в смежную комнату. Рядом с ней — шкаф. Л е о н е собирает свои вещи в два огромных кофра и несколько небольших кожаных чемоданов. Разбросаны свернутые в трубку холсты, палитры, подрамники. На креслах — рулоны бумаги, эскизы. Слышится усиливающийся ветер и гром. В качалке сидит в явном замешательстве д о к т о р З и л ь б е р б р а н д т. От своей мины, осанки и священнического превосходства он ничего не сохранил и обнаруживает полнейшее отсутствие достоинства. Назойливо и безуспешно клянчит.