Г л е м б а й. Это такое же легальное дело, как и всякое другое! И только люди с такими гнилыми мозгами, как у тебя, видят в нем что-то недостойное! Les affaires sont les affaires! M’avez-vous compris?[338]
Л е о н е. По-твоему, значит, людей можно убивать, лишь бы это было легально? Тем более, если их можно тут же похоронить! Главное — что существуют правила уличного движения, согласно которым людей можно давить. И всего только легенда, созданная Барбоци, что Глембаи — убийцы! Вчера в доме Глембаев покончила с собой женщина с ребенком, но это, разумеется, старая Барбоци выдумала, что Глембаи убивают людей! Финансировать контору «Pompe Funèbre»[339], фабриковать гранаты и динамит, собирать мусор, отсрочивать платежи по векселям, рассчитываться четырьмя процентами вместо восемнадцати — все это респектабельно! Все это очень солидно!
Г л е м б а й. Кто это хоронит людей? Du bist vollkommen verrückt![340]
Л е о н е. Да, иметь дела с конторой «Роскошные похороны» — это значит хвататься за соломинку. Похоже, что положение банка Глембаи не так уж блестяще, раз он занимается мусором и мертвецами. В городе всякое говорят, дорогой мой.
Г л е м б а й (нервно и без прежней уверенности). Что говорят в городе?
Л е о н е. Мало ли что говорят! Я не очень этим интересовался. Во всяком случае, известно, что твои венские векселя отсрочиваются уже в течение двух лет.
Г л е м б а й. Отсрочка векселей? Ты кретин! Я имею дело с векселями пятьдесят лет, и за эти пятьдесят лет ни разу не случалось, чтобы хоть один глембаевский вексель был просрочен на одну секунду. Что это значит, что мои векселя отсрочиваются уже два года?
Л е о н е. Откуда я знаю? Я просто это слышал! Но, конечно, где уж мне понимать такие высокие принципы, как «les affaires sont les affaires»?[341]
Г л е м б а й. А теперь замолчи, понял? Эта женщина вчера покончила с собой из-за твоих двусмысленных уговоров! И в то время, как Шарлотта поседела из-за этого несчастья со старухой, ты тут скалишься, как шимпанзе! Ты чудовище, а не человек!
Л е о н е. Кастеллиха поседела? Да она просто перестала краситься! Это, по ее понятиям, элегантно: после такого несчастья переменить парик! Брось ты, пожалуйста! Эта женщина молилась над моей мертвой матерью, не выпуская из рук своей собачонки!
Г л е м б а й. Ты сумасшедший! Ты не отдаешь себе отчета в своих словах! Понимаешь ли ты вообще, что ты говоришь?
Л е о н е. Прошу не говорить со мной таким тоном!
Г л е м б а й. Я твой отец и имею на это право.
Л е о н е. Не кричи! На кого ты кричишь? Кричи на своих банкиров и маклеров, дорогой мой, а не на меня! Ты привык к тому, что все перед тобой пресмыкаются, но меня ты своим криком не запугаешь! Ругань хороша в кабаке! Хватит уже всего этого! Дай мне, пожалуйста, лечь спать! Я устал, а мне надо ехать. Мой поезд идет около половины девятого. Сейчас уже больше половины третьего. Я еще не уложился, а мне надо написать письма. Очень тебя прошу: finissons![342] И — спокойной ночи!
Г л е м б а й. Вот как? Ты думаешь, что тем дело и кончится: ты напишешь свои письма, сядешь в пульмановский вагон — и до свидания? Счастливый путь! Э, нет, дорогой мой, так мы не расквитаемся! Ты еще сначала дашь мне отчет: мы не дети, чтобы наболтать вздора, а потом отделаться какими-то идиотскими шуточками! Нет, дорогой, этот номер не пройдет, не обольщайтесь понапрасну, сударь мой! Не воображай, что тебе позволят в приличном обществе пустить грязную клевету, а потом делать вид, что ничего не случилось! Может быть, так поступают в твоих богемных кругах, но здесь, у нас, порядки другие! Изволь объяснить, как ты смел сказать перед двумя посторонними лицами то, что сказал?
Л е о н е (устало, словно ему скучно начинать все сызнова). О господи, до чего все это нудно…
Г л е м б а й. Все, что ты сегодня плел в гостиной без всяких реальных оснований, — все это moral insanity![343]
Л е о н е. А что, если у меня есть реальные основания? По-твоему, значит, moral insanity нужно устанавливать юридически?
Г л е м б а й. Без реальных оснований все это вздорные бредни! И ты не имел права марать честь моей семьи! Das war vollkommen respektlos deinem eigenen Vater gegenüber![344]
Л е о н е (с отвращением, скорее в порыве нервного раздражения, чем сознательно, бросает на стол перед стариком два письма на сиреневой бумаге, которые просматривал в гостиной). Вот, пожалуйста! Изволь!
Г л е м б а й (после паузы берет письма со стола, читает и не понимает). Что это?
Л е о н е. Это два письма Шарлотты Зильбербрандту!