Л е о н е (не ожидавший такого дикого взрыва бешенства, вскочил на ноги, выпрямился и по-глембаевски, как зверь, в котором проснулся инстинкт хищника, с окровавленными руками и лицом, пошел на Глембая, кипя ненавистью, будто собираясь вернуть удар. Однако в этот момент разум возобладал над инстинктом, и Леоне вытирает платком окровавленный нос и рот, а затем — потрясенно и тихо). Спасибо вам на этом, сударь! (Осматривает свои окровавленные руки, ощупывает рот и зубы, из носа по рубашке течет кровь.) Чудно, великолепно! В вашем стиле! Глембаевский argumentum ad hominem![354] (Идет к умывальнику, смывает кровь с лица, полощет рот. Смачивает полотенце каким-то дезинфицирующим средством и пытается остановить кровь.)
Глембай, как эпилептик, в депрессии глядит перед собой невидящими глазами. Затем тяжелыми, старческими шагами, как пьяный, идет и падает в кресло. У него сердцебиение, он прижимает руки к левой стороне груди. Дышит с трудом, задыхаясь, как при астме. Пауза.
Леоне все еще промывает у умывальника нос, зажимает его рукой, пытается остановить кровь, но безуспешно. Кровь продолжает течь струйкой; снаружи слышен ветер и шум дождя.
Л е о н е (смирившись, но твердо). Последний раз я с тобой разговаривал после похорон Алисы. Это было одиннадцать лет назад. Сегодня утром я уезжаю; мы больше не увидимся. Это последняя страница нашего счета. Это ликвидация по-глембаевски! Так вот, я хочу тебе сказать: когда я через год после маминой смерти приехал из Кембриджа, я встретил тут то же, что и сейчас: votre cousin germain monsieur de Fabriczy, et comme chevalier de l’honneur de la baronne, un certain de Radkay, lieutenant-colonel de la Cavalerie Impériale[355]. Был тут еще некий судебный пристав, по фамилии Холлешег, если не ошибаюсь. Прототип теперешнего обер-лейтенанта фон Балочанского. Все эти господа были очарованы милостивой госпожой баронессой. Ее «Лунная соната», ее вышитые шелком розы «Марешаль-ниль», ее умение вести беседы и ее лотарингские гобелены! В числе прочих госпоже баронессе удалось очаровать и меня! Притом именно своей «Лунной сонатой»! Unsere Sonate war wirklich eine Mondscheinsonate[356], quasi una fantasia[357], наверху, в вилле «Над Липой»! И только в Кембридже, среди туманов, несколько месяцев спустя, задним числом я понял, что такое шарм этой дамы. Только тогда я понял, что́ у нас, Глембаев, называется moral insanity! Да! Это значит быть на содержании у старика, иметь при этом трех любовников и бояться двадцатилетнего студента из Кембриджа. Эта женщина зажала меня между своих ног, чтобы избавиться от всякого контроля!
Г л е м б а й (снова встает, яростно подступает к Леоне и отрывает его от умывальника). И ты мог смотреть мне в глаза?
Л е о н е. Я тогда защищал свою докторскую диссертацию. Мне был двадцать один год. А потом я уехал и больше не появлялся здесь. Я уехал! Мне было стыдно перед покойной мамой. И если есть человек, могущий призвать меня к ответу, — это только мама! Никак не ты!
Глембай хватается за сердце, словно его кольнуло, задыхается, идет к открытому окну и глотает ночной воздух. Ему явно плохо. Качаясь, как пьяный, он добирается до стены и звонит слуге. Тишина. Звонок раздается где-то далеко в коридоре. Тишина. Слуги нет. Глембаю плохо. В голове у него мутится. Он подходит к столу, трясущейся рукой наливает воды из графина и делает несколько глотков. Слуги все нет. Глембай идет к стене и снова звонит. Слышно, как звонок неприятно дребезжит в тишине. Тяжелой походкой Глембай возвращается к окну, снова глотает воздух, с трудом тащится к креслу, садится, но тут же встает и, пошатываясь, начинает ходить по комнате, закуривает сигару. Леоне все еще останавливает кровь, идущую из носа. Входит к а м е р д и н е р, очень встревоженный и еще заспанный.
Г л е м б а й. Sagen Sie, bitte, der gnädigen Frau Baronin, sie soll sofort herkommen! Wecken Sie die Gnädige, aber schnell![358]
Отдав распоряжение, он продолжает шагать взад-вперед среди мебели, загромождающей маленькую комнату. От сигары ему нехорошо, он бросает ее; садится в кресло, опершись руками о колени, беспокойно раскачивается верхней частью тела и тяжело дышит, удивленно и недоверчиво качая головой. У него болит сердце. Он задыхается. Глубокие вздохи.
К а м е р д и н е р (входит встревоженный). Bitte schön, Exzellenz, ich finde die Exzellenz nirgends![359] Их превосходительства нет в их комнате! Я не знаю, где они!
355
Вашего кузена, господина Фабрици, и, как почетный конвой баронессы, подполковника императорской кавалерии Радкая
358
Скажите, пожалуйста, ее превосходительству госпоже баронессе, чтобы она сейчас же пришла! Разбудите ее превосходительство, и поскорее!
359
Прошу прощения, ваше превосходительство, я нигде не могу найти ее превосходительство!