Иржик посмотрел в эти глаза и склонил голову. Глаза были изумрудные, как вода в глубине. Пеньюар тоже был зеленого цвета, и он вспомнил, что видел такую женщину раньше, давно, еще в детстве, но та была вырезана из дерева — с рыбьим хвостом и покрытым чешуей телом — украшение над прилавком аптекаря в Кромержиже — таинственная русалка, всегда пугавшая его своим видом, что несказанно веселило самого пана аптекаря Кришпина Крайчиуса. У русалки из Кромержижа были зеленые глаза Бесси.
— Отчего ты загрустил? — спросила принцесса.
Пунцовые щеки Иржика вспыхнули еще сильнее.
И тут из-под широкого настоятельского ложа, прикрытого медвежьей шкурой и устланного белоснежными перинами, выползло, семеня ручками и ножками, странное существо. Выбравшись оттуда, оно вспрыгнуло на ложе. Иржик едва сдержал восклицание. Но, рассудив как истый ганак{10}, что испугаться и на третий день не грех, только сжал зубы и изумленно вытаращил глаза.
Принцесса позвала:
— Жак, aux pieds[4].
Чудище соскочило с ложа, но к принцессе не подошло, а залезло обратно под постель.
— Не бойся, — проговорила принцесса, — это младшая из моих обезьянок. Лорд Дадли{11} прислал мне их в Гейдельберг из Венеции в подарок на свадьбу. Старшая умерла в позапрошлом году от чахотки, а эту я решила взять с собой в Прагу. Тебе не нравится мой Жак?
— Признаться, мне доводилось видывать божьих тварей и покрасивее! — ответил Иржик.
— Красиво все, что создал господь! — возразила Бесси, — спроси у капеллана Скультетуса{12}. Уж не думаешь ли ты, что создатель повелел бы Ною принять на ковчег обезьян, если бы не видел в них творений совершенных?
Иржик промолчал.
Леди Бесси встала и, подойдя к камину, стала греть руки. Потом спросила:
— А можжевельник у вас растет? В Гейдельберге мне всегда подкладывали в камин можжевеловые ветки — они приятно пахнут. У вас всегда так холодно?
— Мы пока еще в Верхнем Пфальце, ваше королевское величество. У нас теперь тоже зима, но вскоре на смену ей придет самая прекрасная весна из всех весен. В нашем Кромержиже вас окутает море чудесных ароматов. А топить будем можжевельником!
— Ты полагаешь, мне стоит взглянуть на этот твой Кромержиж?
— И не только на Кромержиж, но и на Хропынь тоже!
— Что ж, там будет видно, — промолвила принцесса и, прихрамывая, возвратилась в кресло. Потрогав больное колено, она уселась поудобнее, помолчала с минуту, потом вдруг весело крикнула:
— Лови, Жорж! — и кинула Иржику белый платок. Тот ловко подхватил его.
— Там, за альковом, есть рукомойник. Перевяжешь мне рану.
Иржик вернулся с мокрым платком. Принцесса сидела в кресле, подвернув подол накидки.
Ее длинная стройная ножка была белей «рыбачки» — так у них дома называли чаек, что несметными стаями собирались осенью и по весне на хропыньском пруду. Колено принцессы украшал синяк.
— Тот камень у Ансбаха мог убить меня прямо в карете. Завяжи платок потуже, еще туже. Не бойся, я сильная! Когда родился мой первый черноволосый ребенок — он спит теперь в соседнем покое, и я долго не могла поправиться, то изгоняла боль верховой ездой.
За свою жизнь Иржику уже не раз приходилось видеть женщин без одежды. В реке Бечве и в хропыньском пруду служанки купались нагими. И он плескался с ними вместе. Но ножка принцессы! Позолоченная отсветами огня в камине, она была словно крыло чайки в предзакатный час.
— Твои руки нежнее, чем у доктора Румпфа из Гейдельберга, который помогал мне при первых родах. А повязка получилась даже лучше, чем у леди Эпсли, — заметила Бесси, пряча ногу под зеленый шелк пеньюара.
Мерси, Жорж, — поблагодарила она, — доброй ночи и покойных сновидений!
Иржик поклонился и вышел.
Было уже далеко за полночь. Внизу в трапезной сидели за кубками с рейнским вином чешские, моравские, силезские и лужицкие паны — всего двадцать один человек — с пфальцграфом Фридрихом. Звучали здравицы в честь нового короля. Все были веселы и беззаботны. В том числе и старый граф Шлик{13}, несмотря на шутливый упрек Фридриха, что тот хотел видеть своим королем не его, а саксонского курфюрста Иоганна Георга.