Потом доктор Освальд сидел с Банером в зале на первом этаже прямо под лепными ангелочками, нагими и пухлыми. Они рассуждали о мире и войне. Доктор Освальд имел plenam potentiam, говорить и о деньгах и о каком-нибудь княжестве, скажем, Померании.
— Она и без того принадлежит шведам, — пробурчал большеглазый Банер.
— Но не вам лично, ваше превосходительство…
— А манифест?
— Манифесты сначала издаются, а потом о них забывают. О наследственных чешских землях теперь появился новый статут, и к прошлому нет возврата. Представьте себе, какая наступила бы кутерьма, если б пришлось вернуть все конфискованные имения! Нам и не надо вовсе, чтобы чешские дворяне изменили веру и вернулись в лоно святой церкви! Они захотели бы тогда получить назад свои дома, замки, крепости и имения. Но там уже распоряжаются новые хозяева, получившие все это за преданную службу императору и церкви, — горячо защищался Освальд.
— Я разрешил чешским дворянам из моего войска управлять своими бывшими владениями.
— Не по праву, господин маршал!
— По праву войны…
— Это вопреки государственным интересам!
— У меня собственные интересы.
— Бог вас накажет, господин маршал.
— Неужели умрет моя жена?
— Media vita[141] смерть держит нас в осаде. Не будем спорить, господин маршал!
— Останьтесь у меня!
— Еще час, не больше. Ваша жена здорова…
Банер вскочил и хотел поцеловать руку доктору. Рука Освальда пахла татарскими травами.
Два часа пировал маршал с кудесником доктором, опьянев, он пообещал:
— Я уберусь из Чехии. На кой мне она, эта страна? Ловушка! В Стокгольме мною недовольны. Сальвиус натравливает на меня Оксеншерну. Меня поддерживает де Гир. Гир не хочет мириться. Куда бы он девал свои пушки? Передайте привет господину эрцгерцогу.
Доктор Освальд внимательно слушал. Наконец произнес:
— В Праге чума. И в Брандысе чума. Уходите! Ваша жена здорова, но против чумы у меня лекарств нет.
— Передайте привет господину архиепископу! Пусть помолится за мою жену. Ведь и за врагов своих мы молимся?
— Ох, господин маршал, вы давно уже не наш враг! Правда ли, что ваша королева Кристина учит римский катехизис?
— Может быть, я не знаю. Она расположена ко мне. Меня поддерживает Оксеншерна, дай ему бог здоровья! Ее любимец — Торстенсон{220}.
— Везде свои трудности. Благодарю вас за доверие. Выпьемте еще напоследок за здоровье вашей красавицы жены.
Выпили.
— Но мира не будет, господин маршал! — сказал Освальд и встал, собираясь уйти.
— Черт побери мир, — закричал Банер и ударил кулаком по столу. — Что я тогда буду делать?
Оба засмеялись.
Вечером Иржи доложил обо всем, что видел и слышал в Праге.
— Всех их передушу, прислужников вавилонских! — Банер не объяснил, кого он имеет в виду: Шлика, эрцгерцога или доктора Освальда.
— Да я не оставлю от города камня на камне! В пепел обращу его. Он у меня погостом ляжет! Не бывать миру, никогда, никогда! Ни при жизни, ни после смерти!
Но прекрасная госпожа Банер все-таки выздоровела. Банер не вылезал от нее из-под медвежьей шкуры ни ночью, ни днем. И нисколько не заботился о своем лагере и заповедном лесу. Солдаты валили деревья и обогревались у костров. Палатки протекали. Осень выдалась холодной и туманной. Постоянно горящие небольшие костры должны были защищать и от чумы. Пока что падали только кони. В обозе офицерские жены и армейские шлюхи недовольно ворчали, что эдак придется отсюда убираться пешком. Почему Банер не идет на штурм Праги? Как было бы хорошо перезимовать под крышами.
Горничная целыми часами причесывала и румянила прекрасную госпожу Банер. Потом та отправлялась на прогулку, приказывая дамам из своей свиты:
— А вы оставайтесь дома! Я пойду сама. Не нужно меня поддерживать! Я совершенно здорова!
За замком в чаще стояли повозки маркитанток. Она ходила туда. Весело и запросто говорила с ними. Она купила себе новый яркий цветастый платок и набросила его на похудевшие плечи. Жены офицеров в дверях палаток церемонно приседали и кланялись прекрасной жене фельдмаршала, и она величаво им отвечала. Госпожа Банер инспектировала лагерь вместо своего супруга! Она шла по самой широкой генеральской дороге. Промокла, но не обращала на это внимания. В заповеднике были повалены все деревья аккуратным прямоугольником. Лишь вдоль ограды остались кусты и несколько старых лип и грабов. На них сидели вороны.