«С болью в сердце сообщаю и докладываю, что минувшей ночью из своей палатки в лагере под Оломоуцем отбыл верхом с оружием полковник Гёрзы фон Герштенкорн, чешский дворянин, опытный в военном деле и не нарушавший до той поры своей присяги, прославившийся in pugna bei Lützen, item bei Wittstock, item bei Schweidnitz etc., etc.[143], не доложив о своем отъезде, так что я должен был считать его дезертиром и вычеркнуть его имя ex lista der ganzen guarnison в Оломоуце, что в Моравии. Da solchen gestalt dieser teure und nicht nur in der armée. Suae Regiae Majestatis, sed etiam[144] всем христианском мире, у друзей и врагов, прославленный герой покинул наши ряды, я решил послать за ним погоню во главе с капитаном фон дер Фогелау. Это решение укрепилось, когда герр полковник Ванцке, комендант гарнизона in der Festung[145] Оломоуц, доложил мне, что вышеупомянутый полковник Гёрзы фон Герштенкорн не пожелал участвовать в наступлении на Оломоуц, заявив, что не поведет своих рейтар ни на штурм Литовельских ворот, ни contra allias portas oppidi[146] и не обагрит свои руки кровью Hanacorum suorum[147], как он называл защитников города.
Таким образом он нарушил свой долг, и это не было вашему превосходительству доложено полковником. Ванцке, поскольку ваше превосходительство было слишком занято mit tractation[148] с комиссаром Миниати, а потому sofort[149] изволило вместе с частью armatae nostrae[150] отбыть за новой глорией в силезскую землю.
Господин фон дер Фогелау вернулся после преследования дезертира через три часа и доложил, что дезертир mit maxima furia[151] сопротивлялся попытке arrestationi[152] и был в схватке убит.
Я сделал замечание господину ротмистру фон дер Фогелау, почему он не привез труп полковника Гёрзы в наш лагерь, в город Оломоуц. Хотя господин фон Герштенкорн оказался дезертиром и его поступок est qualificare[153] как große Meyterey[154], но он был человеком достойного происхождения и к тому же любимцем defuncti regis nostri[155] Густава Адольфа gloriosae memoriae[156]. Он заплатил за свой проступок смертью в открытом поле и имел право на христианское погребение, разумеется, без всяких почестей. Тогда господин фон дер Фогелау снова пустился в путь, чтобы найти и привезти тело Георгия де Герштенкорна. Но трупа он на месте боя не обнаружил. Лошадь полковника при вышеупомянутой стычке тоже исчезла, так что она была записана в качестве equorum welche getötet wurden oder davon gestrichen sind[157]. Герр Assistent-Rat[158] Карл Эрскен составил протокол о происшедшем, каковой я со специальным курьером вместе с этим смиренным донесением Вашему превосходительству и с пожеланием здоровья и божьей помощи во всех Ваших начинаниях, с нижайшим почтением официально и gehorsamst[159] имею честь послать».
Маршал Леонард Торстенсон, расположившийся лагерем под городом Бжегом, прочитав донесение полковника Юрга Пайкуля, покачал головою. Протокол советника Эрскена он читать не стал. Герр Герштенкорн был не первым, кто отбыл и исчез… И все же это дело verflucht und sakramentisch important[160].
Перевод И. Бернштейн.
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Полковник Юрг Пайкуль, в голове которого за длительную военную службу перемешались все наречия, как и у многих других и даже у целых народов в ту пору, написал свое донесение маршалу Торстенсону о бегстве, смерти и исчезновении трупа того человека, которого называли Ячменек, уверенный, что все так и было. Он не знал, что ему наврал ротмистр фон дер Фогелау, который и не думал преследовать дезертира, а предпочел просто прогуляться со своим рейтарским патрулем в окрестностях Оломоуца, и два часа из трех, которые, согласно его донесению, были потрачены на преследование беглеца, просидел в корчме в Врбатках между Оломоуцем и Простейовом. Он поступил так, опасаясь всем известной отчаянной смелости полковника Гёрзы, способного в припадке ярости перебить половину полка.
Но Иржик в эту ночь не был в состоянии ярости. Сердце его скорее было размягченным и грустным.
Когда же он добрался по слякоти до лагеря возле сожженной деревушки Кршелина и лег на свежее сено в своей полковничьей палатке, он не мог уснуть и с открытыми глазами размышлял о жизни и смерти, о мире и войне, о женщинах, которых он любил, и о своей судьбе, бурной и тяжкой. Немало стран и еще больше людей перевидал он. Это была vita somnium[161]. Для чего же бродил он по свету? Чтобы прийти на родину. Где бы он ни был, отовсюду он пробивался к утраченному родному дому. Бился он точно муха об оконное стекло. Бился головой об укрепления антихриста и вот пробился через них. Теперь он дома. Но те, с кем он пробивался на родину, прокладывал себе дорогу, направо и налево рубил саблей, с кем он столько спорил, — все они такие же антихристы, и он не хочет их больше знать! Они губят его родину, готовы извести ее, задушить. Не пойдет он с ними дальше по этой кровавой, зловонной, нечестной дороге. Он возьмет и ляжет среди ячменя на Маркрабинах, а дальше будет видно.
143
в битве при Лютцене, а также у Виттштока, а также у Свидницы и т. д. и т. д.
144
из списка гарнизона… Так как этот герой, прославленный не только в армии ее величества, но и во