— Бейте их! — вопил сатана и смеялся, пьяный от ярости.
Их били и кололи.
Люди из Хропыни вскакивали на коней грабителей и пустились вдогонку за бегущими, загнали их в пруд Гетман и тонущих расстреливали из мушкетов. Дикая то была охота!
Когда прибыл пан староста с дядюшкой Паняком, Калужа и Зборжил, бал уже был кончен.
Из ивняка боязливо вылезали Мартин Фила, Криштоф Млатец, Цоуфал, Брадач и женщины, спрятавшиеся там утром, успев все же известить старосту о появлении шведов.
Король Ячменек довольно улыбался. Все подошли к нему, обступили.
Король обратился к ним:
— Одних выгнали, другие остались.
Он по глазам их увидел, что его не понимают.
— Выгоняйте теперь отряд гвардейцев!
Тут они поняли.
Он расставил патрули на дороге в Заржичи, на случай если Шведа вернется, и снова велел бить в барабаны и трубить в трубы. Он ехал впереди, а за ним все мужчины из Хропыни — его войско.
Женщины с детьми, час назад убежавшие в лес, теперь возвращались.
Прибежали на площадь перед замком, где росла бузина, усыпанная ягодами, и пан мельник с Бечвы, Вавра Стрниско, и рыбак Худы Даниэль. Все приветствовали пана короля.
Гвардейцы сидели в подвалах замка и выпивали. Десяток бочонков хранил там управляющий Ганнес…
— Занимайте замок, он ваш! — воодушевлял пан король свое войско.
Все принялись кричать:
— Гей, антихристы, вылезайте!
Но поскольку антихристы и не думали вылезать, наступавшие опрокинули ворота. Король говорил, не слезая с коня, с паном старостой. О происходившем внутри снаружи не было известно. В замке раздавались выстрелы. Затем наверх поднялись по одному с поднятыми руками все епископские гвардейцы. Вылез оттуда и писарь Витек и Лойзек, слуга управляющего Ганнеса, весь взлохмаченный, с широкой улыбкой.
— Пан король, — доложил дядюшка Фолтын, — два епископских мушкетера остались в подвале. А этих повесить, что ли?
— Кто хочет остаться с нами, пусть остается. Остальных гоните за гумна к Плешовцу. Пускай объявят Ганнесу, что больше над нами не будет господином ни епископ, ни швед, здесь мы сами господа!
Тут началось такое ликование, как во время храмового праздника:
— Здесь мы сами господа! — кричали люди и бросали шапки в воздух. Трубач трубил, барабан грохотал.
Слуга Лойзек просил помиловать его: он здешний и хочет тут остаться.
— Оставайся, — сказал пан король, — но чтоб в замок не соваться!
Остальных вместе с писарем Витеком связали и погнали за околицу.
Дядюшка Шкралоупек, тоже Микулаш, подгонял их, сидя верхом на лошади, и вопил, пока не охрип:
— Здесь мы сами господа!
И повел пан староста Паздера короля Ячменька в замок. А с ним шли все члены управы.
— Теперь вы за меня не боитесь, дядюшки? — спросил Иржи, сидя за столом.
Все рассмеялись.
6
Они долго хохотали. Принесли из подвалов копчености и пиво. За едой люди веселились и пили за здоровье пана короля, который сидел между ними, ничего не говорил, а только усмехался в короткие усики.
На улице перед замком все пустились в пляс. Волынка стонала, а барабан вовсю грохал.
Наевшись досыта, члены управы начали сокрушенно вздыхать, переглядываться, лица у них были мокрые от пота. И тогда заговорил дядюшка Клабал:
— Вот мы и выгнали врага.
— А заодно и власть, — добавил дядюшка Паняк…
После этого все долго молчали.
— Кому же теперь отдадим десятину с урожая? — спросил дядюшка Клабал.
— Кому барщину отработаем? — вслух размышлял староста Паздера.
— Ну, ты-то, староста, барщины не нюхал, — засмеялся Паняк.
Все выпили и послали за новыми кувшинами пива.
Под окнами гремел танец.
Староста поерзал на стуле:
— Жатва только что началась, а мы уж дожинки справляем.
— И то правда, — пробурчал дядюшка Фолтын.
Тут пан король встал и заговорил:
— «И взял Самуил один камень, и поставил между Массифою и между Сеном, и назвал его Авен-Езер[164], сказав: до сего места помог нам господь.