13 ноября 1939 года прямо в приемной больницы, где Франтишек Кубка ждал рождения своей будущей дочери, его арестовали и отправили в Берлин, в центральную тюрьму гестапо. Сто двадцать дней он провел в одиночке. Подозревали его в организации покушения на Гитлера. Обвинение было настолько необоснованным, что 30 марта 1940 года Кубку выпустили на свободу. «Я вернулся в Прагу, — вспоминает писатель. — Начал по-новому любить жизнь. Начал писать. Так возникли «Скифский наездник», «Пражский ноктюрн», «Божена Немцова», «Нунка», «Карлштейнские вечера»[180].
Уже в сборник новелл «Скифский наездник» вошел рассказ «Соловьиная тропка», повествующий о юности короля Карла I (1316—1378), который правил Чехией в 1346—1378 годах, а с 1355 года стал императором «Священной Римской империи» под именем Карла IV, и рассказ «Королева» — о матери Карла IV, жене чешского короля (1310—1346) Яна Люксембургского (1296—1346) Элишке, происходившей из древнего чешского княжеского, а затем королевского рода Пршемысловичей (правили с IX в. по 1306 г.).
Настольной книгой Кубки стал сборник «Проза эпохи Карла IV», вышедший в 1938 году и подготовленный к изданию профессором Яном Виликовским. «В годы неволи… — поясняет писатель, — собрание «Проза эпохи Карла IV» обрело совершенно иной смысл. В свете древнечешской письменности прежде всего выступила во весь рост фигура великого государя, который был горд своей кровной связью с родом Пршемысловичей, любил язык матери, сладостную почву чешской земли и королевство чешское, «благороднейшую часть Римской империи». Этот правитель основал в Праге для сынов чешского народа первый университет в Центральной Европе и украсил свой стольный град дворцами и храмами. Там, где чужеземный завоеватель в XX веке трубил на всех перекрестках о нашей неполноценности и несамостоятельности, Карл IV и его ученые паладины в XIV веке прославляли могущество и славу древнего государства»[181].
«Карлштейнские вечера» или, точнее, «Карлштейнские вигилии» были третьей частью новеллистического триптиха, начатого «Скифским наездником» и продолженного «Пражским ноктюрном». «Вигилии» — в католической церковной традиции день и ночь в канун больших религиозных праздников. В предпраздничную неделю перед троицей 1371 года и собираются в новом королевском замке Карлштейн, построенном в 1348—1367 годах, герои-повествователи книги Ф. Кубки.
«Карлштейнские вечера», — вспоминает он, — я писал летом 1943 года. Весной этого года умер мой отец. Забавными рассказами я пытался разогнать мрак, которым окутало меня его долгое, болезненное умирание. Но и иное событие, причем мирового масштаба, определило оптимистический характер этого цикла новелл… Это была славная победа у Сталинграда в начале февраля 1943 года. На берегах Волги военной машине немецкого фашизма был нанесен уничтожающий удар. Это был рассвет нашего освобождения. Я уже давно мечтал о более крупном сочинении. Но мне еще недоставало дерзости и душевного спокойствия для того, чтобы взяться за роман. Я обратился к форме, которая в XIV столетии так прославила «Декамерон» мессера Боккаччо, к циклу новелл. Как у Джованни Боккаччо мужчины и женщины сошлись во время эпидемии чумы, чтобы рассказать о жизни и о любви, так и герои-рассказчики в моих «Карлштейнских вечерах» подавали читателю… сладкое противоядие любви к женщине и любви к родине. На мотивах любви был построен этот цикл, восхваляющий героизм чешского человека и его славное прошлое, его мужественную красоту, его тоску по веселым приключениям и подвигам. Весь мир открывался здесь читателю, скованному границами обкорнанной родины. О всех странах тут рассказывалось, кроме одной, той, которая насилием, кровью, ложью а жестокостью навязывала нам себя. Карл IV, которого у нас отнимали и трактовали как немецкого властителя, остался в моих «Вечерах» патриотом чешской земли и выступал великим государем отнюдь не потому, что был кровно связан с Пршемысловичами и сделал из Праги сердце Европы. Читателю, который ежедневно проходил мимо низвергнутых памятников и над оскверненным пражским Градом видел развевающееся знамя нашего унижения, моя книга напоминала о величии и красоте прошлого Чехии… Я украсил ее всеми драгоценными дарами чешской земли»[182].