Но команды и окрики слышались все реже. Чаще солдат увещевали, обещая богатую добычу при взятии городов, посадов и замков.
Замки от императорского воинства не оборонялись вовсе. Посады и города, едва начав оборону, тут же сдавались. Колокола на храмах, еще ночью яростно призывавшие к сопротивлению, наутро покорно приветствовали победителей. Победитель требовал выкуп, а получив его, все равно пускал по крышам красного петуха. Каждая победа сопровождалась веселыми попойками. Скоро повозок с трофеями стало столько, что не хватало лошадей. Свои тащили добычу в одну сторону, враги — в другую.
Крестьяне из Волар занялись возведением укреплений. Но никто в те шанцы с мушкетами не пошел. И за лесными засеками у Домажлиц никто не подстерегал неприятеля с чеканами. Ходы и жители Краловецкого края знали, что враги — порядочные негодяи, но и свои тоже хороши. Те и другие шлют друг другу курьеров и послов, чтоб договориться о цене предательства. Король не доверяет Мансфельду и Ангальту, Дампьер{99} доносит императору на Бюкуа. Бюкуа не подчиняется Максимилиану. Гогенлоэ не признает Турна, а Мансфельд, благородный бастард, всегда поступает как ему заблагорассудится. Еще со времен императора Маттиаса, когда под знаменем с девизом «Pro religione et libertate»[16] он подошел к стенам Пльзени, спалил три предместья, разграбил окрестные деревни и пытками вытягивал из крестьян талеры.
Матес фон Турн разъезжал из Чехии в Моравию и из Моравии в Прагу, устраивая смотры полкам и эскадронам, бранился с Гогенлоэ и с Ангальтом, но был храбрее обоих этих генералов вместе взятых, еще и с пражскими панами в придачу. Те пришли в ужас при известии о том, что Верхняя Австрия потеряна, ибо Максимилиан принудил взбунтовавшиеся сословия присягнуть на верность императору. Не успевшие, подобно господину Чернемблу, удрать в Чехию, покорно смирились.
Прага готовила отряды земского ополчения. От каждого дворянского дома полагалось выставить одного работника. Мастера и подмастерья всех цехов должны были получить оружие, а восемьсот евреев подрядились в пожарные. Приказы были объявлены устно под стук барабанов и развешены на всех углах. Кое-кто подчинился, а другие поспешили укрыться. Католики роптали. Стражники обыскивали их жилища, проверяя, не спрятано ли в подвалах оружие. Найденное тут же конфисковывалось для передачи протестантам.
Чешские войска расположились в конце концов между Веселим и Индржиховым Градцем. Турн выехал в Брно вербовать моравских ополченцев.
— Мы окружены, — пенял королю пан Вилим из Роупова, утратив присущее ему красноречие Цицерона, — с севера и с юга.
Фридрих полагался на помощь небес — бог милостив!
— С юга мы защищены. Нам помогут Бетлен и будинский паша. А Иоганн Георг не двинется из Саксонии. Он ведь лютеранин!
Надежности ради он послал все же в Дрезден пана Берку из Дубы, чтобы тот разведал, против кого изготовились саксонские войска на лужицких границах.
Иоганн Георг, «буколический князь», чтобы разогреть кровь, накачался перед аудиенцией пива и ответил пану Берке, что готов выполнить свой долг.
— Произвести экзекуцию в Чехии?
— Господа сословия в Чехии, Моравии и в Силезии, — благоразумно ответил саксонец, — могут последовать примеру верхних австрийцев. И тогда они наверняка смогут надеяться на милость императора.
— А святая вера?
— Император, безусловно, не забудет о «Грамоте величия», дарованной Рудольфом Вторым. Присягните императору и тем избавьте свою землю от опустошения.
— А избранный король?
— Не мое дело давать советы пфальцскому курфюрсту.
Пан Берка вернулся в Прагу. В воротах он чуть не столкнулся с саксонским послом, который тайком удирал домой в Саксонию.
— И на севере безнадежно, — причитал пан Вилим.
Турн направил из Табора послание, в котором называл пана из Роупова и иже с ним трусами и маловерами. «Господь бог наш есть крепкая наша защита», — закончил он свое послание. «А с меланхолией не будет нам победы!» Он имел в виду короля.
Но меланхолия одолевала не только короля. И его ближайшие пфальцские советники тоже пребывали в сильном страхе. Сам господин Камерариус до того перепугался, что отослал свою супругу из Праги в Бранденбург. Отъезжали и другие пфальцские семьи — Плессены, Зольмсы{100}.
Сэр Френсис Нетерсол прожужжал королю все уши:
— Спасайте супругу и детей!
Он писал Якову в Англию:
«Я решил ex officio[17] позаботиться о безопасности дочери и внуков вашего королевского величества».