Но когда грядет лихая година, подойдет Елизавета к окну и объявит взбунтовавшемуся люду, что в жилах у нее тоже течет кровь четвертого сословия и потому хочет она быть их королевой:
— Сыграйте мне на волынках и свирелях! Мой дед Давид Риччо был такой же простой человек, как вы! — крикнет она из окна, и они придут за ней наверх и вынесут ее на плечах, громыхая оружием. Они вышвырнут в ров не только послов английского короля, но и пана Берку, пана из Роупова и всех Лобковицев, Шликов, Ангальтов и веймарского принца, и поведет их за собой взъерошенный рыжеволосый Турн и молодой король Ячменек! А Фридрих? Фридрих сбежит. Что ему делать в восставшем городе, где не останется никого, с ком можно будет поплакать?
27
Ян Есениус de Magna Jessen, Rector Magnificus[18], не надел свою докторскую мантию. На нем был голубой бархатный балахон, наглухо застегнутый под горло. В свои пятьдесят четыре года он не имел ни единого седого волоса, а борода его была черна как смоль. Обличьем он напоминал дьявола. И только очи его светились по-отечески ласково, когда он поклонился королеве и осведомился о ее здоровье.
— Я здорова, доктор, — ответила та весело. — Именно поэтому я и пригласила вас. Но прежде чем сказать, зачем я призвала вас тайно и ночью, поднимите правую руку и поклянитесь!
Он удивился. Потом доброжелательно улыбнулся:
— Возможно, то, что вы мне хотите рассказать, не так уж и опасно. Женщины обожают тайны. В особенности молодые и красивые. Но я уже стар и храню тайны без присяги.
— Поднимите руку, доктор, и поклянитесь! Ваша королева требует от вас присяги!
Он недоверчиво покачал головой, но все же поднял правую руку.
— Клянитесь, что пока в устах ваших есть язык, вы никому не выдадите того, о чем мы будем беседовать этой ночью. Клянетесь?
Он ответил почти раздраженно:
— Клянусь.
— Нет, не так, — приказала она. — Громко и радостно. Клянетесь?
Он громко повторил:
— Клянусь!
Тогда Бесси указала ему на кресло, а сама расположилась напротив. Совсем близко. Их колени соприкоснулись. Она удовлетворенно вздохнула:
— Вот теперь можно говорить. Открыто и чистосердечно.
И разлила по бокалам вино.
— Вы были озорным студентом виттенбергского университета?
— Я изучал науки во Вроцлаве, в Виттенберге и в Падуе, — ответствовал он серьезно.
— Вы были личным лекарем саксонского курфюрста? — это прозвучало укоризненно.
— Двадцать лет назад. Но я был также и личным лекарем императоров Рудольфа и Маттиаса.
— Вашим покровителем являлся господин Тихо де Браге? Вы имели общение с алхимиками? Интересовались ли алхимики порохом?
Он не ответил. Впрочем, королева и не ждала ответа. Она взяла его за руку.
— Доктор, — сказала она, — в истории моего рода порох сыграл заметную роль. Любовник моей бабки, сэр Босуэл, сгубил при помощи пороха супруга моей бабки, лорда Дарнлея. Позже, когда мне исполнилось девять, стражники схватили в подвале парламента солдата Фокеса, только что возвратившегося из Фландрии. Тот стоял над бочками с порохом, держа в одной руке фонарь, а в другой — фитиль. Этого человека по наущению иезуита Гарнета подкупили католики, чтобы одним махом избавиться от короля Якова, моего отца, принца Уэльского, моего брата, и всех шотландских лордов, собравшихся в ту пору в парламенте. Они хотели сделать меня английской королевой, обратить в католичество и выдать замуж за дворянина-католика. Если бы этот заговор удался, то и ваша история могла бы повернуться по-другому. А уж здешней королевой я бы никогда не стала.
Доктор Есениус молча слушал. Она выпустила его руку.
— Одним махом… — повторила Елизавета, пристально вглядываясь в непроницаемые глаза гостя. — Я снова жду ребенка, сэр!
— Я уже заметил, — ответил он, и в глазах его мелькнуло оживление.