Тут ворота с треском распахнулись, и через них с ревом и проклятьями, давя друг друга, повалили пешие и конные, кирасиры без кирас и мушкетеры без мушкетов. На взмыленных лошадях, размахивая саблями и шпагами, в толпе появились старый Ангальт с Гогенлоэ, и бог его знает, кто там еще из важных и менее важных господ. Старого Турна среди них не было, зато был молодой Бернард Турн, поздоровавшийся с господами Зольмсом и Бубной.
Бубна взял за уздечку королевского коня.
— Вернемся, ваше величество, — сказал он по-чешски.
Беспорядочной толпой возвращался по Погоржельцу король со своими генералами.
Ангальт остановился перед галереей возле входа в дом под названием «У золотого шара». Приказал королю, словцо конюшему:
— Halt! — И только после паузы добавил: — Eure Gnaden[34].
Король послушно остановился.
И старый князь Ангальтский принялся — бог весть почему именно перед этим домом — рассказывать королю о проигранной баталии.
Он говорил спокойно и не жаловался. Даже не похвалил собственного сына, что остался лежать раненый на поле брани. Не сказал, что Турн отказывается покидать поле боя и плачет. Не рассказал, что все мораване под стенами заповедного леса перебиты, а Шлик взят в плен, что они стояли не на жизнь, а на смерть, зато отряд королевских гвардейцев, вылощенных и откормленных, на коленях просил у баварцев пощады. Не рассказал он обо всем этом потому, что отбыл прежде, чем произошли эти события. Но он рассказал о мушкетерах Турна, отомстивших за невыплаченное жалованье, и о мадьярах Корниша, которые удрали к Коширжам, чтобы спасти награбленное.
— Битва проиграна. Но мы сойдемся снова. В Моравии, в Силезии.
— А как же Прага? — испуганно пробормотал король.
— Она скверно укреплена. Грязью и дерьмом. — Ангальт засмеялся, а за ним и все остальные.
Король выдавил:
— Gott hat mich verlassen?[35] — Он все никак не мог поверить, что господь его оставил.
— Ну… во всяком случае пока… — сказал Ангальт с ухмылкой и снял шляпу с запылившимся страусовым пером в знак того, что беседа закончена.
Они ехали по направлению к Граду. Погоржелец был запружен отступающими войсками. Толпы валили по Градчанской площади. Шум и галдеж постепенно стихали. Фельдфебели с белыми палками снова принялись командовать. Офицеры, размахивая пистолями, сгоняли солдат в строй. Те, опустив глаза, молчали. Скрипели длинные телеги с провиантом. Под драной парусиной повозок стонали раненые. Никто не обращал внимания на короля и его генералов. Мистер Пойнтс расспрашивал раненых про своего брата Роули. Но никто не видел его на поле битвы.
Разбитая армия как мутные воды разлива стекала по руслам улиц вниз, к Меншему Месту.
Король потрогал свое колено. Ордена Подвязки, который он прикрепил перед обедом, там не оказалось. Тесть Яков будет гневаться! А Бесси, она же беременна! Ее нужно немедленно отправить из Града и вообще из города, неважно, будет Ангальт защищать этот мерзкий, лживый и грязный городишко или нет. И из-за этого-то города он потерял свой Гейдельберг и весь Пфальц.
В окнах виднелись равнодушные лица.
«Издеваются», — подумал Фридрих и опустил глаза.
Что же теперь скажут Конвей и Вестон? Даже обед не доели! Опять будут вынуждать его своими притворными и льстивыми речами послать пана из Донина или Берку к Максимилиану и отречься от чешского трона. С кузеном Максимилианом Фридрих, возможно, и начал бы переговоры, но перед императором он не склонит головы! Не хватало еще чествовать Бюкуа! И почему здесь нет Грея с английским полком? А что Бесси? Бесси меня ненавидит. По целым неделям не допускает к себе в постель! Такая же глупая шлюха вроде своей бабки Марии Стюарт. В бога не верит. Вмешивается в дела управления государством! Вот дождусь, когда она разродится, и отлуплю ее, наподдам, как кучер кухарке. Тогда она у меня заткнется, кобыла английская, бесчувственная тварь! Четверых детей выродила, пятого ждет, а что такое любовь, понятия не имеет.
— Ох, Бесси, herzallerliebste! — выдохнул Фридрих.
Процессия въехала в Град.
Гвардия трубила в трубы и отдавала почести, как и прежде. Но все это было уже сплошным лицемерием.
— Бежать, бежать! Грузить повозки! — выкрикнул Фридрих и соскочил с коня. Ангальт, Гогенлоэ и английская свита его совершенно не волновали. В проеме ворот Маттиаса стояли Конвей и Вестон, в плащах и при шпагах, готовые к отбытию. Он и не взглянул на них. Они не удостоили его приветствием, правда, улыбались достаточно учтиво. С криком «Бесси, Бесси!» он взбежал по лестнице.