В это же время в бывшей аббатской опочивальне, куда только вчера доставлено было из гейдельбергских кладовых свежее постельное белье, подушки, кресла, столики, ковры и портьеры, камеристка причесывала пфальцграфиню на ночь.
Она распустила ее волосы цвета золотистого меда и заплела их в две толстые косы, похожие на колосья. Подбросила поленьев в гаснущий камин. По распоряжению леди Бесси внесла клетку с попугаем, которого из девственных лесов Ориноко прислал в дар принцессе сэр Томас Роу. Крылья у попугая были зеленые, и принцесса назвала его «Мистер Грин»[2]. Мистер Грин грустил. В дороге он простудился и сейчас кашлял. Бесси просунула в клетку пальчик, но мистер Грин не соизволил, по обыкновению, клюнуть его на сон грядущий.
— Укрой клетку, чтобы мистера Грина не раздражал свет, — велела камеристке леди Бесси.
И вспомнила о сэре Томасе, с которым в пору девичества играла в теннис в парке ричмондского замка. Воспоминание об умном, склонном к рискованным выходкам сэре Томасе навеяло ей образ любимого брата Генри, принца Уэльского, который умер как раз тогда, когда она стала невестой пфальцского курфюрста Фридриха. Его последние слова были:
— Где моя сестра?
В память о брате она назвала своего первенца Генри; при крещении его нарекли Фридрихом-Генрихом, но он не был похож ни на ее брата, ни на саму нее, ни вообще на кого-либо из Стюартов. Темноволосый младенец был как две капли воды похож на смуглого пфальцского курфюрста.
Леди Бесси поднялась и прошла в соседний покой, бывшую келью настоятеля, взглянуть на спящего сына. Возле его постели дремала с Библией на коленях леди Эпсли. Она проснулась, протерла глаза, встала и, вздохнув, произнесла:
— Бедняжка, последний раз спит на родной земле!
— Надеюсь, мы задержимся здесь еще на день. Меня охватывает ужас при мысли о путешествии через эти чешские чащобы, — сказала леди Бесси и, указав на разметавшегося во сне сына, спросила:
— Он хорошо себя вел? Не дергал вас за нос?
— Нет, нет, что вы, — поспешно возразила леди Эпсли, — эта дорога так его утомила!
— Хорошо, что остальные дети остались с бабкой Юлианой в Гейдельберге.
Она погладила чернокудрую головку мальчика, расправила одеяльце и приказала леди Эпсли:
— Прошу вас, распорядитесь позвать моего нового чешского пажа!
Возвратившись в спальню, леди Бесси поискала было какую-нибудь книгу. Но тщетно. Все они были упакованы в ящики и лежали в повозках. Подошла к окну. Оттуда видны были только колышущиеся тени на непомерно высоком фасаде храма.
«Видно, здешнего настоятеля не занимали красоты природы, — подумала она. — В Праге я выберу себе спальню с видом на парки и леса. Как в Гейдельберге. Вот только Неккара там нет. Пожалуй, я буду скучать о нем».
В дверь негромко постучали. Оставшись у окна, принцесса повелительно произнесла:
— Войдите!
В комнату вошел юноша лет семнадцати, светловолосый и голубоглазый, стройный, с красными обветренными руками и румянцем во всю щеку.
— Подойди ближе, — приказала Бесси, — как тебя зовут?
— Иржик из Хропыни, — ответил юноша по-французски, на том же языке, на котором был задан вопрос, — Georges de Khropynyé.
— Я буду называть тебя Жорж.
Юноша поклонился.
— А что, у вас тут все говорят по-французски? — спросила принцесса, направляясь от окна к креслу и заметно хромая.
— Не все, — последовал ответ.
Принцесса села в кресло, движением головы перекинув косы на грудь. На ней был пеньюар из светло-зеленого шелка, перетянутый в талии широкой белой лентой.
— Подойди ближе, — велела она. — Ты родом из Праги?
— Нет, я из Хропыни — это в Моравии. А сейчас приехал из Кромержижа.
— Что такое Кромержиж?
— Это прекрасный город, окруженный пшеничными и ячменными полями.
— Кто обучил тебя французскому?
— Месье де Сен-Обен. После варфоломеевской ночи он бежал из Парижа и нашел приют у нас, в Кромержиже.
— Я приглашу месье де Сен-Обена в пражский замок.
— Ваше величество, он умер в прошлом году от тоски по родине. Шестидесяти шести лет от роду.
— А сколько лет тебе, Жорж?
— Семнадцать, ваше королевское величество!
Обходительность Иржика понравилась Бесси. Он был первым человеком, который назвал ее королевой. И она обласкала его тем взглядом, которым с детства очаровывала всех подряд — своего брата Генри, его юных друзей, лордов — независимо от возраста и положения, лорда-мэра города Ковентри, — куда ее перевезли из Комбского аббатства, опасаясь католического заговора, — адмиралов, старых пиратов, архиепископа Эббота{9} и всех его приближенных, своего рассудительного отца — короля Якова, Фридриха, называвшего ее за этот взгляд своей «herzallerliebste»[3], и даже его мать Юлиану, которую она боялась, как все молодые невестки страшатся свекровей.