Дамдину с Чогдовом было о чем подумать, прежде чем наступит утро.
Глава четырнадцатая
Воскресенье… Городская молодежь проводит его по-разному. Большинство, конечно, днем катается на коньках, на лыжах. Но есть и такие, которые не пропускают ни одного выходного дня, чтобы не побывать на базаре. Здесь им гораздо интереснее, чем бродить по улицам или ходить на лыжах в окрестностях города.
Воскресные базары многим отличаются от будничных. Во-первых, они гораздо богаче, а во-вторых, цены значительно выше и сама торговля идет как-то бойко и весело. Рабочая молодежь, живущая в общежитиях, здесь почти ничего не покупает, а ходит, видимо, из простого любопытства.
Вечерами в залах кинотеатров «Ард» и «Элдэв-Очир» устраиваются танцы под духовой оркестр. Вот здесь-то и сходятся интересы многих; народу собирается столько, что если не поспешишь, то и внутрь не протолкнешься.
Стоял ясный и солнечный день, Дамдин с утра затеял постирушку. Настроение у него было приподнятое — он насвистывал мелодию веселой песенки и улыбался. На рассвете ему приснился удивительный сон, где он не только принимал участие в торжествах по случаю закладки фундамента на одной большой стройке, но и работал там каменщиком. «Кто знает! Может, и в самом деле так будет», — обрадовался Дамдин, едва открыв глаза.
За утренним чаем он не удержался и спросил у Бэхтура:
— А вам приходилось участвовать в торжествах по случаю закладки фундамента?
Тот кивнул головой.
— Конечно! Но меня тогда, к сожалению, сразу же перебросили на другую стройку. — Он задумался. Затем спросил: — А вы знаете двухэтажный белый дом за зданием пединститута? Его строили специально для рабочих. Так вот, я своими глазами видел, как его принимала государственная комиссия. Сам премьер вручал ключи новоселам. Все было очень торжественно…
Дамдин с Чогдовом слушали его и про себя думали: «Неплохо бы побывать на таких торжествах… Вот бы попасть на большую стройку».
Бэхтур, словно угадав их мысли, высокопарно промолвил:
— Слава о нас, молодежи пятидесятых годов, еще прогремит! А пока мы сосунки еще…
Чогдов тут же поддержал его:
— А что? Все может быть со временем.
— Я, например, верю в свой сон, — буркнул по своей привычке Дамдин и подробно рассказал им о том, что ему приснилось.
— Почему бы и нет, — согласились друзья и принялись боксировать — каждое утро они устраивали такие тренировки.
…Бэхтур долго и тщательно гладил брюки, не меньше возился и со своими черными ботинками, затем переоделся, осторожно, боясь помять брюки, присел на краешек кровати и взялся за гармонь. Играл он хорошо и легко. Чаще всего выводил грустные мелодии. Вот и сейчас он понурил голову и уставился в пол.
В комнате стоял густой пар; на натянутой веревке сушилось белье; резко пахло гуталином. В печке трещал огонь, а на плите с бульканьем кипела вода в ведре. Дамдин, продолжая стирать, завороженно следил за пальцами Бэхтура.
На столе валялись окурки, недоеденные куски хлеба. На стенах напротив каждой кровати висели вырезанные из журналов картинки. По ним легко можно было судить об их хозяевах — кто чем дышит.
Над солдатской кроватью Дамдина стена вся занята: летит во весь опор жеребенок, под ним расположились машины всевозможных марок, а по бокам кавалерия несется в атаку. У Чогдова висит портрет Пушкина — и не просто, а работы знаменитого Кипренского. Рядом с ним прикреплен на кнопке Цокту-тайджи[65], снимок из фильма. А Бэхтур ограничился одним, правда крупным и цветным, снимком, на котором изображена голая девушка, бегущая навстречу морским волнам.
Как-то руководство стройки знакомилось с жизнью своих рабочих. Ясное дело, им не понравилась бэхтуровская девушка. «Какая безнравственность!» — произнес глава профсоюзной организации. «Такое может допустить только безыдейный человек!» — поддержал его кто-то. С тех пор прошло уже много времени, но Бэхтур не только ее не снял, но каждый день стал стирать с нее пыль.
Дамдину девушка тоже не нравилась, но сказать Бэхтуру об этом он так и не решился. Он очень переживал, что руководство может снова нагрянуть, и тогда, как ему казалось, скандал был бы неминуем.
Внешность у Бэхтура была грозная. Многие не выдерживали его сурового взгляда. Но с теми, кого он уважал и ценил, он был мягок и обходителен. Однако совершенно не терпел лодырей и людей, которые равнодушно, без огонька относились к своей работе. Стоило ему заметить, к примеру, недоброкачественную кладку, как он начинал орать:
65
Цокту-тайджи (1580—1637) — выдающийся поэт и исторический деятель средневековья, боровшийся за объединение Монголии.