Все шло гладко во время погрузки, и Гаал о шлаке не думал. Но когда погрузку закончили и Гаал, усевшись на козлы, рявкнул привычно-истошно на лошадей (глотка была у него луженая, в казарме хорошо закаленная), Лаци перепугался и резко рванул. Бадар же таинственным каким-то чутьем — а может, ясным лошадиным умом, разве узнаешь? — сразу определил, что груз тяжелый и дорога негодная, и сил своих не добавил. Зная, однако, что сейчас его начнут избивать, заранее предвидя страданье, стал он неистовствовать, бунтовать. А Лаци, рванув, и вовсе испортил дело: вывернувшееся переднее колесо вспахало вокруг рыхлый шлак, и для колес получился завал.
И началась обычная заваруха. Гаал, не слезая с козел, стегал, порол лошадей. Нанятый для погрузки поденщик, щупленький, в годах человечек, пытался его урезонить:
— Не выберутся отсюда кони, товарищ! (Ни тот, ни другой не были членами партии, но все же на службе все новоиспеченные горожане называли друг друга «товарищ», совестясь своих прежних «брат» или «кум», обращение же «коллега» было принято лишь в среде квалифицированных рабочих и служащих. Ну, а на принципах — во всяком случае, жизненных принципах — держится, как известно, мир.)
— Пусть только не выберутся, я их к чертовой матери и убью, — закипая злобой, сообщил Гаал и снова стал маневрировать лошадьми и оглоблями, поворачивая то вправо, то влево.
Не мог щуплый крестьянин праздно смотреть на этакое злодейство.
— Нехорошо, нехорошо измываться над бедной, ни в чем не повинной скотиной…
Но Гаал уж остервенел.
— А ну мотай отсюда, пока я тебя не стегнул! А то стегну, у меня как раз руки чешутся… Ты думаешь, первый раз я кнут, что ли, держу… знаю, что делаю. Эти стервы только так и привыкли. Поначалу отпляшут каллайскую кадриль[9]…
— Да вы поглядите, мил человек, — настаивал худенький, словно бы не слыхал предыдущей грубости (что поделаешь — извозчичья речь), — как шлак колесо вспахало. На завал ему теперича не вскочить. Давайте поищем тесины и подсунем под колесо. Как оно на тесины вскочит, так кони и повезут, если есть в них горячность. У гнедого, видать, имеется, а другой, конечно же, плутоват…
— Ты что растрещался, как тараторка-сорока! Сказал я тебе, мотай! Ступай по своим делам. Погрузку мы сделали, иди вон к заведующему хозяйством, — Гаал большим пальцем левой руки ткнул назад, — доложи, что мы выезжаем. А советчиков мне не надо…
В это время в конторе у распахнутого окна, под которым стояла подвода, сидел директор предприятия товарищ Шаланки. Понимая, что в главной конторе, кроме сухих бумажных цифр, он ничего не увидит, Шаланки приехал сюда, чтоб в соответствии с новым постановлением изучить на месте возможности по снижению себестоимости. Посмотрев смету базы, среди множества прочих расходов Шаланки обратил внимание и на то, сколько средств расходуется на покупку лошадей и какие мизерные, до смешного ничтожные суммы поступают от их продажи.
— Вот как… Тут, оказывается, еще и лошадиный вопрос… лошадиный вопрос. Надо пригласить заведующего базой.
Вслед за мыслью последовало действие, и через несколько минут заведующий базой товарищ Кернер сидел за столом лицом к окну, так же, как и товарищ Шаланки.
— Скажите, товарищ Кернер, в чем тут дело? Нас обязали снизить себестоимость на всех трассах. А здесь положение следующее: на покупку лошадей денег тратится уйма, а выручка от их продажи грошовая. Чем вызвано это странное расхождение? Что можно сделать, чтобы изменить положение?
— Когда лошадь износится, отслужит свой срок, мы ее продаем на бойню. Дают за нее, как видите, мало. Покупаем мы лошадь за четыре-пять тысяч форинтов, а продаем за четыре-пять сотен. И когда выручаем эти несколько сотен, то считаем, что нам повезло. Даже машина, товарищ Шаланки, изнашивается, а живая лошадь подавно.
— Это понятно. Но почему они так быстро изнашиваются? Может быть, из-за халатности? Может быть, из-за нерациональной растраты сил животного? Из-за расточительного отношения к народному достоянию? Вот послушайте…
В этот момент под окном раздался надсадный крик, ругань погоняющего лошадей Гаала, а затем дискуссия двух человек, и оба руководителя выглянули в окно.
— Тс-с, слушайте и молчите, — предупредил Кернера Шаланки, так как Кернер собрался уж крикнуть, чтоб привели вспомогательную упряжку и не теряли времени даром. (Того, чтоб не истязали, не мучили лошадей, ему пока в голову не пришло.)
И два руководителя, обратившись в слух, но не выдавая своего присутствия, прослушали от начала до конца уже известный нам диалог.