А события развивались. Ференц Надь бежал за границу, Шаргачизмаша Сабо как шуйоковца[12] арестовали и отправили в лагерь. Началась перепись земельных участков. В областной совет на утверждение подали список, в него занесли также двенадцать хольдов земли и приусадебный участок в шестьдесят соток Шули Киш Варги. «А вдруг вычеркнут?» — подумывал он со страхом. Но потом успокоился: во время проверок о нем никто даже не вспомнил.
Все же на всякий случай Шули уединился, похоронил себя на хуторе и редко бывал в ячейке коммунистической партии. Он теперь уже не боялся колючего взгляда Иштвана Балога и не лез, как прежде, всем на глаза: вот я здесь, Янош Киш Варга. Зато его частенько можно было встретить в помещении национально-крестьянской партии, где он вел себя как свой человек. Теперь Шули явно предпочитал оставаться в тени. Нет, ему не улыбалось быть на виду, подлаживаться к кому бы то ни было, Шули только хотел держаться поближе к прежним середнячкам и к «новым» хозяевам, получившим землю по реформе. Он, Янош Варга, принадлежит к ним, его место среди них.
В крестьянской партии это нетрудно было сделать. Ведь партия крестьянская; кто земледелец — у того членской книжки не спросят. Да и у кого она сохранилась с 1945 года? У одних — ее разорвали дети, у других — она упала в колодец или утеряна в поле, где у крестьянина всегда полно работы. А у третьих — должна где-то быть, но где, не знают, — ведь они больше двух лет не платят и не думают платить членские взносы; а если так уж необходимо иметь членскую книжку, что ж, пусть выпишут новую, но это ведь не к спеху. Короче говоря, Шули Киш Варга чувствовал себя здесь действительно как дома, тем более что он давно не платил членские взносы в своей коммунистической ячейке.
Но все-таки в крестьянскую партию Янош не вступил: не стоило ссориться с Пиштой Балогом. Ведь еще не пришло решение комитатского совета относительно переписки земли и он еще не знает, сколько ему придется уплатить за строительный материал. Кроме того, хорошо было бы получить ссуду от УФОСа[13], чтобы сменить старую, выменянную за водку лошадь. Да к тому же болтают о раздело племенных нетелей и свиноматок — одним словом, пока еще нельзя порывать прежние связи. Но теперь он все же должен равняться на уже оперившихся, хотя и мелких хозяев. Его связывают с ними общие заботы, им есть о чем поговорить: о первом жеребенке, о первой телке, о первом опыте, приобретенном на своей собственной земле.
В коммунистической партии членами состоят и безземельные ремесленники, и люди других профессий. Ходят слухи, будто и староста тоже вступил в компартию, а ведь еще в прошлом году он состоял в партии мелких сельских хозяев и братался с Шаргачизмашем Сабо. Шули Киш Варга подумывал о том, что ему, пожалуй, надо менять партию.
Прошел год, и Шули Киш Варга начал строиться на участке, отведенном ему под дом. У настоящего хозяина должен быть дом и в деревне. Приезжая с хутора, он стыдился своей старой лачуги в переулке Варга. Что ни говори, неудобно солидному землевладельцу ютиться в таком закуточке. Распрягаешь лошадей во дворе, а хвосты их оказываются чуть ли не в сенях.
Но и на новом месте в селе он чувствовал себя не очень хорошо. Слишком много завистников вокруг. Здесь живут безземельные крестьяне или те, все богатство которых заключается в лошаденке да коровенке. Собственно говоря, теперь его место на Большой или Церковной улице, среди крестьян среднего достатка, — ведь на имя Яноша Варги навечно записано двенадцать хольдов, а сверх того он обрабатывает исполу и арендует еще столько же. У него и стога и амбары — все как у заправского хозяина.
Между тем при всяком удобном и неудобном случае Шули не забывает подчеркнуть свои заслуги: как много он сделал для демократии и сколько он страдал за нее. Да и теперь все, что мы, крестьяне, выращиваем и собираем, идет государству. Это мы, крестьяне, подняли Венгрию!
Шули даже включился в соревнование на образцового хозяина: идут толки, что тут можно будет кое-что урвать. Люди говорят, что тот, кто выиграет соревнование, получит хороший скот, семена, денежную премию и даже орден. И еще говорят (это уже шепотком), что образцового хозяина освободят от вступления в кооператив, куда Шули калачом не заманишь. Всю свою жизнь он питал отвращение к коллективному труду, тем более что в общине его и за человека не считали — мешок поднять и то не под силу.
12