Господин Чатари, как и большинство венгерских помещиков, держался английской ориентации, то есть был типичным приверженцем партии Бетлена[14], который одновременно и либерал, — в той мере, в какой это возможно для венгерского барина, и консерватор — в гораздо большей степени, ибо так диктовал ему трезвый хозяйский расчет и интересы собственного поместья, и фашист — ровно настолько, насколько того требовали конъюнктурные соображения и насколько это могло быть приемлемо для семейства его супруги. Так каждый режим находил в господине Чатари то, что требовалось этому режиму, а господин Чатари, в свою очередь, находил в каждом режиме то, что требовалось ему для поддержания своего поместья — остатка некогда огромного состояния, которое Чатари укрепил своим браком с наследницей банкирского дома. При всем том он не был просто приспособленцем, о, нет, истинный барин не может быть им, господин Чатари лишь равнялся на каждый режим в той мере, в какой этот режим равнялся на него.
Итак, Чатари непоколебимо верил в англичан и не верил в победу немцев, а если и интересовался чем-нибудь, кроме своего поместья, то в первую очередь тем, удастся ли Миклошу Каллаи[15], этому «истинному венгру», привести в Венгрию англичан (по воде ли, по суше или по воздуху, а лучше отовсюду одновременно), прежде чем явятся сюда советские войска.
Но, пребывая в ожидании, господин Чатари не брезговал и крупными сделками с немцами: по договору откармливал для них свиней, поставлял растительное масло, выращивал технические культуры (что делать, долг патриота!) и, будучи армейским офицером запаса, несмотря на частую смену профашистских правительственных кабинетов в Венгрии, сумел добиться назначения на тепленькую интендантскую должность. Это не было злоупотреблением, напротив, в высших инстанциях отлично понимали, что, если снабжением армии будут ведать хозяева, знающие в этом толк, государство только выиграет. А если такой пост и давал Чатари то преимущество, что он одновременно имел возможность заниматься своим собственным хозяйством, то это опять-таки приносило обоюдную выгоду. Государству это было выгодно по той причине, что поля господина Чатари давали больше продуктов, а господину Чатари потому, что деньги, вырученные за эти продукты, так или иначе попадали в его собственный карман.
Но как ни сильна была вера господина Чатари в англичан, она все же не была настолько крепка, чтобы он решился на большие затраты по имению. «Эти красные так загадочны, — рассуждал он, — что от них можно ждать всяких неожиданностей. Лучше не торопиться». Начать строительство будет не поздно и после того, как окончится война, минует время послевоенного хаоса, а венгерские помещики выйдут сухими из воды и на этот раз, точно так же, как это бывало до сих пор на протяжении многих сотен лет. И господин Чатари предпочитал брать к себе многосемейных батраков и сезонников, использовать труд военнопленных поляков — словом, всех, кого можно было набить в один барак, как сельдей в бочку.
Вот почему Янош Данко, кажется, впервые за всю свою жизнь удостоился великой чести: не он предлагал, кому-нибудь свой труд и руки, а ему самому предложили постоянное место батрака у господина Чатари.
Предложил ему это приказчик Андраш Тёрёк. Наблюдая за уборкой урожая и молотьбой, он приметил, что Янош Данко — человек как нельзя более подходящий для роли батрака: не дожидается, покуда его окликнут, а сам берется за дело, когда до него доходит очередь; говорит мало, целый день может махать косой или орудовать вилами, не обмолвившись ни единым словом; во время работы по сторонам не зевает, цигарок не крутит, а курит трубку, да и ту часами сосет, не зажигая, а уж если разожжет, то она тлеет, как очаг, — он не дает ей погаснуть, не сплевывает и не раскуривает то и дело, как некоторые. И кисет, и трубка, и зажигалка всегда у него в порядке, он не шатается по полю от косаря к косарю — к одному за табачком, к другому за огоньком, к третьему за проволочкой чубук прочистить, как это делают бездельники, которые не только сами тратят время попусту, но и у других его отнимают. Если табака у него нет, а это бывает, потому что человек Данко бедный, то он не жалуется и молча посасывает пустую трубку. А с тех пор, как Данко почувствовал, что силы его начинают убывать, он стал еще молчаливее и неразговорчивее, чем прежде, чем даже в голодные тридцатые годы — время безработицы и нищеты.
При всем том детей у Яноша куча, от мала до велика, весенних и осенних. Старший сын уже солдат, но и без него есть кому вязать снопы, убирать мякину, носить воду. Да и на поденщину найдется кого послать…
14