Она твердит: ты счастье дал отчизне!
И, рассыпая блестки и цветы,
Тебя дурачит…
Но поймешь ли ты
Когда-нибудь, в чем правда страшной жизни?
А помнишь, как встречал тебя народ?
В сердцах надежды светлые кипели.
Все вышли с хлебом-солью… Песни пели…
Все думали: спаситель наш идет!
Тебя народ приветствовал, как друга…
Но все надежды рухнули опять:
Народу ты руки не мог подать,
Так тяжела надменности кольчуга!»
. . . . . . . . . . . . . . .
Не ясно ли, чем кончился прием?
Король был к речи этой глух сугубо,
А Правду слуги вытолкали грубо
И с лестницы спустили кувырком.
*
Года идут. Как сладок яд обмана!
И Лесть, в старинном кресле развалясь,
Плетет усердно золотую вязь:
«Ты божество средь королей! Осанна!»
Веселый бал сменяет бал другой,
И музыка гремит, не умолкая…
Брильянтами сверкай, страна святая,
Чтоб язвы скрыть под яркой мишурой!
. . . . . . . . . . . . . . .
Но, боже мой, каким-то гулом странным
Встревожен слух! Откуда этот гром?
Земля дрожит, вздувается бугром,
Как море, вздыбленное ураганом.
В пустых, холодных, темных небесах
Отчаянье спешит найти опору.
Безумья ветер завывает, гору
Грехов низвергнув. Рушится в слезах.
Прогнивший мир… Но ярость-то какая!
Какой буран! Во мгле глаза горят —
Как зверь, бросается на брата брат.
Вновь жаждет крови борозда сухая.
И женщин дух безумья обуял:
Они детей своих в остервененье
К убийству подстрекают. Наводненье.
Плотины рушит ненависти вал!
Седой король в смятенье. Кто тревожит
Его покой? Кто трон его потряс?
. . . . . . . . . . . . . . .
Но знамения времени не может
Понять он даже в этот грозный час.
1907
СЛОВО
Волшебна сила слова! Грезы трепет
Оно преображает в сущий мир,
Вчера — в сегодня, вечный образ лепит
Из тени, ускользающей в эфир.
Оно из гроба мертвых может кликнуть,
Оно — источник власти. В миг любой.
Куда захочешь, можешь ты проникнуть,
Сто жизней пережив в своей одной.
Оно тебя коснется лишь — пылинки
В водовороте вечности, — и ты
Взираешь свысока на поединки
Миров, познав тщету их суеты.
Оно к любви или к вражде взывает.
Жизнь утверждает или смерть несет.
Оно народами повелевает,
Когда — погубит, а когда — спасет.
*
Вы, облаченные священным саном
Жрецов великой силы, чьи сердца
Прибоем потрясают непрестанным
Глухая боль, и думы без конца,
И выстраданные народом муки, —
Не отдавайте дар своей души
В нечистые, кощунственные руки!
Как таинство причастия в тиши
Святого алтаря, — в благоговенье
Готовьте слово, освящайте стих,
Чтоб тысячи сердец слилось биенье,
Чтоб голос ваш в столетьях не затих!
1907
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
В Путне[2] древняя обитель в солнечных лучах сияет,
Колокольный звон широко ей осанну возглашает,
Чтоб воскресла предков вера из могилы величавой:
«Щедры были властелины, именам нетленным — слава!
Их не съесть червям могильным, живы добрые дела,
Властелины были щедры», — все поют колокола.
Слышит звон Штефан Великий (тяжкий меч в его деснице),
Проникают славословья под гранитный свод гробницы,
Но томят обиды сердце благородного героя,
Громким голосом из гроба говорит он про былое:
«Я владыкой был Молдовы, защищал свой край родной,
Я любил луга и рощи, воду рек считал святой…
Кто ж их все оберегает бескорыстною заботой,
Кто страну обогащает неустанною работой?
Кто же он, не знавший славы, но отважнейший воитель?
Есть один. Он — самый добрый, самый щедрый повелитель.
То — бедняк. Он дал Молдове стены, храмы, царский дом;
Все, чем родина гордится, создано его трудом.
В жизни мирной и сраженьях был он верным и могучим.
А когда, победой счастлив, приношеньем самым лучшим
Я хотел увековечить наши подвиги и славу, —
Золото, алмазы, жемчуг он принес ко мне в Сучаву.
В дни же мира он на нивах, увлажненных ливнем слез,
Вырастил своей любовью купы драгоценных роз».
Он умолк. Штефана имя пусть и нас хранит от зла.
«Щедр бедняк!» — ликуя, в Путне все поют колокола.