Нехитрые это мостики: установят люди посередине речки козлы, положат на них накатник, по нему настелют еловых толстых жердей, у въездов навалят фашиннику, обложат дерном — и мост готов.
Опасливо ступает по нему задерганная крестьянская лошаденка, упирается. Ну да ничто! Грозный окрик и здоровенный прут заставят ее забыть страх и ринуться вперед напропалую: она, храпя и косясь, засеменит нековаными ногами по живым, гремучим мостовинам и вынесет на берег пляшущую телегу. Мужик с облегчением вздохнет, баба перекрестится: «Пронесло, слава тебе, господи!» И потащатся они дальше своими ухабистыми дорогами. Еще долго будет доноситься из-за кустов скрип и стук колес и беспрестанное: «Но, милая!»
Однако и таких зыбких мостов мало — земство не хочет тратить на них деньги, а крестьянам мосты не так уж нужны: ездят они больше по зиме, после того как Никола «подмостит». В летнюю же пору мужики заняты на своих полосках возле дома, сено возят только с ближних покосов — на дальних оставляют до зимы. Кроме того, в меженную воду на речке появляется пропасть бродов — в случае надобности всегда найдешь где перебраться. А осенью и весной вообще разумнее сидеть дома. В это время российские проселки становятся непроезжими. «Бездорожье» — слово наше, исконное. Так что мосты хоть будь, хоть нет — все равно нигде не проедешь.
Крестьяне вообще мосты недолюбливают — хлопот с ними много. Раз есть мост, начальство всегда может распорядиться — идти всем миром чинить его, подвезти лесу, разобрать перед ледоходом. А повинностей и без того много!
И помещики — они еще не перевелись в уезде — не строят больше мостов. Хорошо еще, что кое-как поддерживают те, что успели возвести их отцы и деды, покуда не оскудело развеселое барское житье с праздниками и съездами. Прежнего оживления и в помине нет: когда-то прогремит по мосту качкая господская коляска, протарахтит семейный тарантас, влекомый разномастной тройкой, или пропылит одинокий всадник в диковинном наряде для верховой езды. Цуги, форейторы и кавалькады известны только по преданиям.
Мельничные плотины — сооружения более современные. Их все прибавляется. Нет-нет заблестит где-нибудь над самой речкой, в месте нежилом, в лесу или зарослях поемного луга, новенькими бревнами и свежей дранью крыши крохотный амбар, а запруженная река затопит берега. Сонное ее течение остановится вовсе. Над плотиной день и ночь будет слышен говорок просачивающихся струй.
Такие мельницы ставят несколько оперившиеся мужики, решившие попытать счастья на раструсе — помоле разнобойного крестьянского зерна. Тут, правда, не наживешь палат каменных, но кормиться, и даже очень сладко, при этом деле можно.
Скопив немного денег, будущий мельник торгует у соседнего землевладельца приречный участок или арендует его у общества, предварительно выставив ему ведро-другое водки. Затем начинает возводить свои незамысловатые постройки. Все тут — жиденькая плотина из свай, забитых ручной бабой, и трясущийся амбар, где работает жернов и, поскрипывая и дергаясь, так что все ходуном ходит, вертятся деревянный вал и деревянные шестерни с зубьями, обильно смазанные пахучим дегтем, — все это, как и крохотная жилая изба, где ютится сам мельник и коротают длинные часы ожидания «череда» помольцы, все решительно построено кое-как, на живую нитку, словно хозяин поселился временно, до какой-то неминуемой беды, которая все равно сживет его отсюда. Эта ожидаемая напасть — шалая весенняя вода. Заранее не предскажешь, как обойдется она с твоим промыслом — ей недолго и следа от него не оставить.
И жители деревень вниз по речке, глядя, как мчит быстрый весенний поток обломки избы, покореженные остатки плиц или венцы рубленого ряжа, будут толковать, ухмыляясь в усы:
— Знать, дядя Кузьма с Талыжни нонче поплыл…
— Городи! У того амбар полста лет стоит, а тут, вишь, все новенький лес несет — это Родьки сосенского, он летось мельницу ставил.
— И то Родька! Понятия нет, а вздумал мельником стать. Нет, брат, речку — ее знать надо.
Но если все сойдет благополучно и народ попривыкнет ездить на новую мельницу, мельник обживется. И смотришь, через два-три года появились у него второе наливное колесо, новый камень-шестерик или даже восьмерик, подправлена плотина, срублены береговые ряжи, не то забита стенка шпунтовых свай. А возле амбара выросла другая приземистая построечка — маслобойка.