Ни Учэн еще не успел войти внутрь, как ощутил какую-то тяжесть. Перед ним словно раскинулась мертвая пустыня.
Переступив порог, он вошел во двор и очутился перед стеной-экраном, украшенной надписью из двух иероглифов: «Беспредельное благополучие». Откуда эти слова, каков их первоначальный смысл? От многих слышал он толкование этих слов, но сейчас он уже не помнил.
До него долетели звуки хуциня[89]: однообразная, все время повторяющаяся мелодия завораживала. Он вошел во внутренние ворота, украшенные резьбой, и очутился во дворике. Кругом царило безмолвие. Неужели все покинули дом? Нет, в западной пристройке сквозь оконную бумагу он различил человеческие фигуры.
Он прошел между двумя глиняными сосудами, предназначенными для цветов лотоса. Обычно летом в кувшинах находилась лишь дождевая вода и никаких цветов. Внутренние стенки сосудов были покрыты слоем грязной глины, следы которой видны и на наружной поверхности.
На террасе стоят два плоских таза с гранатовыми деревцами и еще два с бамбуком и персиком. Но цветов нет, потому что им сейчас не время цвести. Деревца растерянно смотрят на вернувшегося домой Ни Учэна. Доносится тихий шелест едва колеблемой листвы.
Вступив на лестницу дома, он поначалу ничего особенного не приметил, поскольку был близорук. Очки, которые он обычно носил, зрения почти не улучшали. Лишь поднявшись к самым дверям, он обнаружил замок с цепью.
В нем все закипело. Он понял, что грядет буря, которая, впрочем, его уже больше не пугала. Его душа сейчас не болела ни за детей, ни за родные места, но его занимало многое другое!
— Эй, Ни Цзао! Принеси ключи! — гаркнул он, но его голос вдруг задрожал. В нем слышался не только гнев, но и растерянность.
В это время Ни Цзао, прильнув к дырочке в оконной бумаге, следил за отцом. Приказ отца привел его в замешательство.
Цзинъи позвала старшую сестру. Она успела заметить, что лицо мужа исказилось от ярости. «Бандитская рожа», — подумала Цзинъи. Выйти наружу одна она не решалась, ей была нужна поддержка сестры.
Что до Цзинчжэнь, то та еще не успела покинуть мир героев повести о Мэн Лицзюнь и Хуанфу Чанхуа и Хуанфу Шаохуа[90]. На оклик сестры она невозмутимо ответила:
— Стоит ли обращать внимание? Плюнь на него!
Только недавно сестра прыгала и сотрясала воздух проклятьями, намереваясь расправиться с соседкой, а сейчас ее воинственность словно испарилась. Она находилась в состоянии умиротворения и расслабленности. Цзинчжэнь не хотела ссориться, потому что боевой огонь в ее груди погас. Она благодушествовала. Цзинъи сразу же это поняла.
Этого еще не хватало! Планы, которые они втроем разрабатывали, рухнули. Сведения об отце, только что принесенные Ни Цзао, оказались никому не нужными.
И снова короткий угрожающий окрик: «Откройте дверь!» Цзинчжэнь оторвалась от книги и поежилась, на ее губах появилась слабая улыбка.
Цзинъи сидела как на иголках. Сердце Ни Цзао бешено колотилось в груди. Лицо госпожи Чжао покраснело и напряглось. В комнате появилась Ни Пин. Она, как мышка, проскользнула во двор, а оттуда в дом, никем не замеченная. Наверное, только что кончила дежурство в школе. Увидев, что происходит в доме, девочка горько заплакала.
— Откройте дверь!.. Откройте… дверь!
Пронзительные звуки хуциня раздирают барабанную перепонку. Откуда они доносятся? «Помост воздвигнем… приимем восточный ветер…» — послышались слова песни, но голос быстро исчез, заглушенный криками, доносившимися из переулка: «Покупаю иностранные бутылки… Покупаю!..» В этих звуках, которые неслись со всех сторон, слышался вызов.
Ни Учэн несколько раз с усилием дернул за цепь, но замок не поддавался. Его охватила ярость. Проклятая цепь сковывала вовсе не замок, а его самого, его душу и плоть. Ни Учэн походил сейчас на дикого взбесившегося зверя, который, вцепившись в запор, тянул и дергал его из стороны в сторону, пытаясь сорвать. Обе половинки двери под яростным напором ходили ходуном и жалобно скрипели. Эти звуки воодушевляли Ни Учэна. Он напряг все силы. Раз, два!.. Обе створки, вырванные из дверных проемов, с грохотом упали на землю. Раздался треск ломающихся досок и звон разбитого стекла.
Ни Учэн пошатнулся и едва не упал. Задыхаясь от ярости, он переступил порог, словно перешагнул через лежащий на земле труп. С гневно насупленными бровями он вошел в комнату и, подойдя к небольшому столу, опустился на стул.
Цзинъи металась в западном флигеле, не зная, что ей делать. Мать, кипя от злости, собиралась ринуться на супостата, но Цзинчжэнь ее остановила. Она посмотрела в окно, туда, где сейчас лежала разломанная дверь, с шумом выпустила через ноздри воздух и вдруг захохотала.