Я не считаю нужным доказывать примерами первую часть своего утверждения: это убедительно делалось уже не раз. Выводы из самого поверхностного рассмотрения некоторых английских или немецких трагедий напрашиваются с такой очевидностью, что даже многие сторонники правил вынуждены были с ними согласиться. Они признали, что если не связывать себя заранее ограничением места и времени, то можно создать вещи, несравненно более разнообразные и сильные; они не отрицают красот, достигаемых при отступлении от правил, но утверждают, что от красот этих следует отказаться, поскольку для их достижения приходится жертвовать правдоподобием. Так вот, если согласиться с этим возражением, станет ясно, что неправдоподобие, которого столь опасаются, может стать ощутимым лишь в спектакле, и что поэтому трагедия, предназначенная для сцены, не может достичь степени совершенства трагедии, являющейся по существу поэмой в диалогах, и предназначенной для чтения наравне с любым иным повествованием. А раз так, то всякий желающий извлечь из поэзии все, что она может дать, неизбежно должен был бы предпочесть этот второй род трагедии. Перед выбором: что предпочтительнее — материальное действие или сущность поэтической красоты, кто стал бы сомневаться? И конечно, менее всего критики, полагающие, что греческие трагедии никогда не были превзойдены новыми, что они производят высочайшее поэтическое воздействие. Хотя известны они нам только в чтении. Я не хочу этим сказать, что пьесы, не соблюдающие единств, становятся неправдоподобными на сцене; просто я хотел дать почувствовать, чего стоит сам исходный принцип.
Неудобства, вытекающие из необходимости придерживаться двух единств, особенно единства места, признаны самими критиками. Однако кажется невероятным, что неправдоподобия, встречающиеся в драмах, построенных согласно правилам, так покорно принимаются теми, кто требует соблюдения правил с единственной целью добиться правдоподобия. Я процитирую только один пример подобной покорности с их стороны: «В «Цинне» потребовалось, чтобы заговор состоялся в комнате Эмилии и чтобы Август явился в ту же комнату, дабы смутить Цинну и даровать ему прощение: все это не очень естественно». Неудобство очевидное, и в нем искренно сознаются. Но оправдание дается странное. Вот оно: «Потребовалось!» [18]
Может быть, здесь излишне многословно настаивалось на вещах, очевидных для всех, могущих показаться даже банальными. Но я напомню слова, сказанные по аналогичному случаю одним из известных писателей. «Нет большой беды во всем этом ошибиться; но еще лучше по возможности не ошибаться вовсе» [19]. И тем не менее я считаю, что вопрос этот является в некотором смысле существенным. Банальной бывает лишь чистая ошибка. Все, что относится к искусству слова и к различным способам воздействия на мысли и чувства людей, по своей природе связано с чрезвычайно важными вещами. Драматическое искусство можно встретить у всех цивилизованных народов. Одни считают его мощным средством совершенствования людей, другие, — мощным средством развращения, но никто не считает его безразличным. Ясно одно, что все, что стремится приблизить или отдалить его от истины и совершенства, будет препятствовать или направлять, увеличивать или уменьшать его влияние.
Эти последние соображения побуждают задаться вопросом, уже не раз обсуждавшимся, ныне почти забытым, но, однако, никоим образом еще не решенным: является ли драматическая поэзия полезной или вредной? Я понимаю, что в наши дни может показаться назойливым сохранять какое-нибудь сомнение на этот счет, поскольку общество всех цивилизованных наций высказалось в пользу театра. Думается, однако, нужно много отваги для того, чтобы так просто подписаться под мнением, против которого протестовали Николь, Боссюэ и Ж.-Ж. Руссо, имя которого, вкупе с вышеназванными именами, имеет немалый авторитет. Эти писатели единодушно утверждали: во-первых, что пьесы, известные им и ими рассмотренные, безнравственны; во-вторых, что все пьесы неизбежно являются таковыми, в противном случае они будут холодными и, стало быть, порочными с точки зрения искусства и что вследствие этого драматическая поэзия представляет собой нечто такое, от чего следует отказаться, так как хотя она и доставляет удовольствие, но удовольствие это по существу вредоносно. Всецело соглашаясь относительно пороков драматической системы, обсуждавшейся вышеназванными писателями, я решаюсь считать необоснованными делаемые ими нападки против драматической поэзии вообще. Мне кажется, что они заблуждаются, не допуская существования иной драматической системы, кроме той, которой следуют французы. Между тем, может существовать и уже существует другая система, которая может пробудить высочайший интерес, будучи избавленной от неудобств первой: система, ведущая к целям нравственным, а вовсе им не противоречащая. К данному размышлению о драматических сочинениях я намеревался присовокупить рассуждение об этом предмете. Но, будучи вынужден некоторыми обстоятельствами отложить этот труд до других времен, я считаю себя обязанным уведомить об этом предполагаемом труде, поскольку считаю неудобным высказывать мнение, противоречащее обоснованному мнению таких выдающихся людей, не приводя для этого своих соображений или хотя бы не обещая привести их в будущем.