Только заведется в сердце тщеславие и властолюбие, а они уж и рады стараться, раздувают опасный тайный жар, пока не вспыхнет он всепожирающим пламенем, а человек меж тем мнит, что снедает его огонь бескорыстной любви к ближним, идет к людям и проповедует, не будучи призван свыше, — незрячий пастырь, своих слепых овец он увлечет в пропасть…
Они отлично знают, что смолоду сердце человеческое жестоко и что любви в нем нет, если она не дарована свыше. Они уж столько раз твердили: «Да любите друг друга»{257}, что стерлась эта заповедь, как старая монета. Впервые изрекший ее даровал тем, кто Его услышал, чудотворное сокровище, они же вливают слова в уши внемлющих, смешав с ядом, и прорастают из этих слов горести и отчаяние, кровопролитие, смертоубийство и мерзость запустения. Обезьяны истины, подобные огородному пугалу, что тщится подражать распятию при дороге…
Едва завидят где растущий кристалл, который в своей симметрии обещает стать совершенным, уподобясь образу Божьему, — ничем не побрезгают, на все пойдут, лишь бы разнести его вдребезги. Ни единое даже самое утонченное восточное учение не пощадят — опошлят, истолкуют вкривь да вкось, перекроят на свой лад, так что в конце концов поставят мудрость с ног на голову.
«С Востока идет свет», — говорят они вслух, а про себя думают: «Чума идет, чума!»
Единственное деяние, ради которого стоит трудиться, — совершенствование человеком собственной личности, — они заклеймили как себялюбие, зато жажду улучшить мир, не подкрепленную знанием, как это сделать, — иначе жадность — они назвали «долгом», а зависть — «честолюбием», и вот этими-то высокими идеями завлекают смертных.
Будущее, о котором они мечтают, обернется царством раздробленного сознания, надежда — одержимостью без конца и края. Устами одержимых они вещают о «тысячелетнем царствии», которое некогда предрекли великие пророки, но умалчивают о том, что оно «не от мира сего» и не приидет до тех пор, пока не преобразится возрождением духа сей мир и человек в нем. Они наводят тень на помазанников, ибо твердят, будто сроки уже исполнились. Тех, кто верует в Мессию грядущего, они обольщают фиглярскими своими пророчествами, тех же, кто предается мыслям о Спасителе ушедшем, морочат, напялив личину его учеников.
Они наставляют: «Ведите за собой!» — зная меж тем, что вождем может быть лишь достигший совершенства. Они же вывернули все наизнанку и втолковывают: «Встань во главе, тем и обретешь совершенство!»
Народная мудрость гласит: «Коли Бог дал служенье, даст и разуменье», они же внушают: «Сам возьми служенье, а Бог-то уж даст разуменье!»
Они знают: земное бытие — лишь временное пристанище человека, и потому лукаво соблазняют «устроить рай на земле», меж тем как сами нимало не сомневаются в тщетности подобных усилий.
Они подняли из могил тени усопших, придали им видимость живых, пустив в ход демонические флюиды, чтобы заставить людей поверить, что воскресение мертвых уже настало.
По образу и подобию нашего магистра они создали призрачного двойника, и теперь их креатура морочит людей, то провидцам явится, то спиритам, когда они заклинают духов на своих сборищах, то предстанет в виде мнимоматериальной фигуры, то в рисунках или письменных знаках, которые чертят погрузившиеся в транс медиумы. Если кто спросит об имени, призрак называет себя царем Иоанном, и простые души верят, что им явился сам Иоанн Евангелист. Вражья сила разыгрывает свой спектакль перед теми, кто, как ты, внутренне готов узреть истинный лик магистра, и застит свет истины, чтобы сеять сомнения в тех, кто, как ты сейчас, близок к таким испытаниям, когда вера должна быть несокрушимо тверда.
Двойника ты уничтожил, потребовав условного знака; отныне на рукояти магического меча, выкованного из цельного куска гематита, ты узришь истинный лик нашего магистра. Человек, узревший его, постигнет всю глубину псалма: «Перепояшь Себя по бедру мечом Твоим{258}, Сильный, славою Твоею и красотою Твоею. И в сем украшении Твоем поспеши, воссядь на колесницу ради истины, и кротости, и правды, и десница Твоя покажет Тебе дивные дела».