— У тебя есть крючки?
— Даже два. Дать тебе один?
— Когда мне за ним прийти?
Потом и Русанда пришла к Домнике, посмотреть, что за цветы посадила та перед домом, и вновь стала вянуть трава на тропинке, которую они протоптали когда-то.
Но детство уже ушло, они были взрослые, и Русанда не знала, для кого Домника палит свет допоздна, а Домника не знала, кто это так красиво свистит, когда проходит той стороной села, за прудами, где живет Русанда. И не то чтобы они скрывали что-то друг от друга, просто для секретов не было времени: стояла осень, а осенью работают одни руки, язык молчит. Так, слово какое выронишь за час, и то хорошо.
Потом, зимой, они часто ходили друг к дружке, но дома всегда родители, при них неловко секретничать.
И вот родители Домники уехали. Всю ночь будут они говорить, только бы ночь была подлиннее, только бы Трофимаш скорее заснул.
К полудню наконец управились, и Трофимаш был снаряжен в дорогу. Не раз вспотел бедный мальчуган, прежде чем Домника сказала, что все в порядке. Зато, только вышел из хаты, бросил шапкой в сороку и попал бы, не оглянись она вовремя. Потом вытащил хворостину из плетня — на тот случай, если встретит собаку, которая не поленится на него залаять, и наконец отворил калитку.
Через полчаса Домника случайно посмотрела в окно и, к великому своему удивлению, увидела, что Трофимаш торчит за воротами.
— Ты еще дома?!
Трофимаш нагнулся, чтобы посмотреть на сестру в щель между досками.
— А здесь мертвый воробей лежит.
— Ну так что?
— Давай похороним.
— Похороним потом. И если скоро не вернешься, не видать тебе больше моих ботинок.
Трофимаш двинулся было с места, поглядывая изредка назад, а когда Домника скрылась в хате, вернулся обратно, хворостиной выкопал ямку за обочиной дороги, схоронил воробья и сверху насыпал холмик. Некоторое время постоял, размышляя, следует ли поставить воробью на могиле крест. На всякий случай воткнул палочку на краю холмика и, свершив это доброе дело, отправился в путь.
Стемнело, нити потеряли цвет и слились в один серый поток. Мать закрыла дверцу печи и принялась подметать пол, — значит, скоро и ужин. Русанда вышла из-за станка, зажгла лампу, поставила столик посреди комнаты. Бадя Михалаке сидел задумавшись на скамеечке перед печкой и по старой привычке поглаживал пальцами макушку — когда-то там торчал непокорный вихорок, теперь же просвечивала лысина, но привычка есть привычка.
Внезапно кто-то лязгнул в сенях дверной щеколдой.
— Выйди, Михалаке, посмотри, кто там.
Но баде Михалаке хорошо у печки.
— Ветер балуется…
Скрипнула дверь.
— Кто-то идет.
Через некоторое время с грохотом падают вилы, которые всегда стоят в сенях за дверью. Мать Русанды хочет перекреститься, но ей некуда поставить вымытую тарелку, и она сердится:
— И кого это черти носят на ночь глядя?
Русанда широко распахивает дверь, чтобы видеть, что делается в сенях. Никого нет. Потом в полосу света попадает маленькая фигурка.
— Это ты, Трофимаш?
— Я.
— Почему не входишь?
Когда Трофимаш показывается на пороге, все приходят в ужас. В правой руке он держит обломок хворостины, левой пытается вытереть пальтишко. Какое там! В густой грязи и руки, и лицо, и пальтишко.
Русанда опустилась перед ним на колени.
— Что с тобой случилось, Трофимаш?
Трофимаш глядит в землю, раздумывая, с чего бы начать, а бадя Михалаке приходит ему на помощь.
— Что ты его расспрашиваешь? Обмой сначала.
Но Трофимаш ни за что на свете не хочет снять пальто.
— Я вымою только руки.
— Но почему ты не хочешь раздеться?
Этого Трофимаш не может сказать. Русанда подставляет ему свое ухо, и он, покосившись и увидев, что все заняты своим делом, шепчет:
— У меня оторвалась пуговица. И как раз от штанишек.
Бадя Михалаке прячет улыбку, делая вид, что ищет что-то за печкой. И все принимаются ухаживать за Трофимашем — на его счастье, он попал в дом, где не хватало сына и брата. Но, когда дело доходит до хворостины, Трофимаш упрямится и ни за что не хочет ее бросить. Только на время, пока моет лицо и руки, сует ее под мышку.
— Ну теперь ты нам скажешь, что случилось? — спрашивает бадя Михалаке.
— Подрался.
— Так… С кем же?
— С одним мальчиком.
— Гм! Из-за чего же вы подрались?
— А он хотел отнять у меня хворостину.
— И ты не отдал?
Трофимаш отвечает с гордостью:
— Не отдал.
— Молодец. Теперь садись с нами за стол.
— А я только что ел.