Но что это, чем он собирается кормить лошадей?
Она вошла в дом и спросила так, будто сама была в этом виновата:
— Ты забыл накосить траву?
— Нет, не забыл.
— Так… Не привез же…
— Завтра погоню их пастись.
— Ну придумает тоже! Нарву сама им травы на огороде.
Георге пожал плечами — охота ей сегодня поговорить.
— Вот почистила костюм.
— Хорошо.
— Куда его повесить?
— На свое место.
— Ты никуда не идешь?
— Устал.
Поев, Георге еще раз вышел во двор посмотреть, не забыл ли чего, потом вернулся и лег.
«Два дня».
Два дня минуло, как он прошел не остановившись мимо Русанды. Два дня, прожитых в каком-то другом мире, куда не доходил даже нежный голос матери.
Светил косой язычок пламени в керосинке, в клубе резко постукивал мотор киноустановки, в соседней комнате устало срывалась на шепот молитва матери. А жернова мельницы времени все крутятся, размалывая часы на минуты, минуты па секунды, и эти секунды несутся мимо, мимо, мимо, в какую-то далекую пропасть.
Язычок в лампе все таял, вот от него осталась одна красная точечка, моторчик стал сухо покашливать и наконец совсем заглох, а в соседней комнате все шелестела, вздыхала молитва.
Наконец и она затихла. Тетушка Фрэсына вышла из комнаты на цыпочках, но Георге не спал. Протянул руку к подоконнику, нащупал табак, спички, закурил. Впервые закурил в постели.
— Георге!
— Что?
— Я тебе не рассказывала, как твой дед бросил курить?
Сколько раз он слышал это, но ему теперь очень нужен был этот тихий, ласковый голос.
— Что-то не помню. А как он бросил?
— Был он, Георге, страшный курильщик. День и ночь сосал трубку. Но однажды, как сейчас помню, и была еще девчонкой, мама разводила огонь, чтобы испечь хлеб. Входит он в хату, вытаскивает из-за пояса трубку и швыряет ее в огонь. «Что ты наделал?» — спрашивает его мама. «Бросил курить».
Потом взял топор, лопату и пошел в лес. Вернулся поздно ночью, когда запели первые петухи, и так вспотел, что был весь мокрый. А ночью ворочался и вот так делал во сне…
Тетушка Фрэсына поднялась, вытянула губы и причмокнула, как обычно делают курильщики, когда у них гаснет цигарка.
— Ну-ну?
— Две недели ходил в лес. С ночи до ночи.
— Что же он там делал?
— Корчевал пни. Потом мы их привезли и года три ими топили. Помню, на рождество отец расколол самый большой пень.
— И больше не курил?
— Ни боже мой! А если кто случайно проходил с цигаркой, брал топор — и снова в лес!
Георге тушит цигарку и поворачивается на другой бок. Что — курево! Есть вещи поважнее, которые ничем не выкорчевать.
Уже утро?
Георге вскочил как ужаленный, и пока тетушка Фрэсына соображала, как бы удержать его дома, он уже оделся.
— Георгицэ, может, сегодня не поедешь? Всю неделю в поле да в поле, так и состаришься.
— Э!
Было теплое тихое утро. За воротами стояла девочка и смотрела сквозь щелку, как он крепит постромки.
— Дядя… а дядя…
— Ну что?
— Сорви цветочек.
— Откуда я тебе сорву цветочек?
— А вон оттуда, — кивнула она головой.
Перед домом расцвели георгины. Горячим пламенем обвились они вокруг небольшого вишневого деревца; вишня озорства ради сыпала на них крупные прозрачные капли росы. Георгины ловили их и, смеясь, встряхивали огненными головками — любит дурачиться вишня!
Георге сорвал несколько цветков и протянул ей через калитку.
— Ты чья?
— Домните Лена Михайловна, — сказала девочка отчетливо, полагая, что это более чем достаточно, чтобы знать, с кем имеешь дело.
— А! — воскликнул Георге, хотя понятия не имел, кто она такая.
Подумал — надо поторопиться, придет еще вот такая Лена Михайловна, чуть постарше, и пропало все. Занес в дом ведро, вынес вожжи, кинул на повозку старый пустой мешок. Через пять минут кони были уже запряжены, и Георге зашел в хату за спичками.
— Ты уже едешь?
— Да.
— Может, немного подождешь? Я поставила яичницу, сейчас будет готова.
— Нет, не хочу…
Едва выехав за ворота, он так стегнул лошадей, что все соседи удивились: куда это поехал Георге в воскресенье в такую рань и чего это он гонит лошадей; как на свадьбе? Но, выехав за околицу, он отпустил вожжи, и лошади пошли тихо. Теперь спешить незачем, некуда; то, что его мучило, оставалось за спиной, в деревне.
Старался думать о другом. О деле. Вот около двух недель не был он на Реуте — у него возле самой реки был небольшой покос. Недавно ему кто-то сказал, что пора косить траву, да он не поверил. Чужая трава всегда кажется людям и выше и сочней.