Подается это с подтекстом, точно сей писатель прибыл из Гондураса или из какой-то дальней и неизвестной страны, а не переехал в соседнюю область своего же собственного государства. Не проще ли было бы без этой замешанной на коньяке показухи прибыть к героям будущих книг просто, без помпы и побыть месячишко другой работягой третьего разряда, подержать в руке гаечный ключик — умения и здоровья хватит на это у каждого. И поездить по этим героям не на обкомовской «Волге», а попроще, в кузове грузовика, с записью в трудовой книжке.
Как печальное следствие всего этого возникают какие-то официально не оформленные группы и литературные течения. Я на собственной шкуре испытал, сознание собственной второсортности из-за того, что не пишу об истоках народной мудрости, что не «деревенщик». И мне кажется, я вижу процесс деградации деревенской прозы, куда ушли лучшие силы из молодых ребят. Оговоримся: я не касаюсь здесь В. Астафьева и, допустим, В. Белова, которые просто пишут прекрасную прозу, о чем бы они ни писали. Но в общем потоке деревенской прозы мне видится чудовищная параллель. Когда-то путешественник Арсеньев встретил гольда Дерсу — человека иной культуры, иного душевного склада, иного мировоззрения. Мне кажется, что многие нынешние «деревенщики» смотрят на собственных отцов и старших братьев, как Арсеньев смотрел на гольда Дерсу. Мне это представляется противоестественным и страшным, как возрождение пресловутого и прекрасно описанного русского барства, которое разглядывало пейзан из коляски и хорошо говорило за рюмкой о страданиях и величии души российского народа.
Если ты не числишься в какой-то группе, компании — тебя не вредно лягнуть. По моему в «Литературной России» была статья «Требуется ЧП», где группа авторов разносила мою вытащенную из забвения повесть «Весенняя охота на гусей». За то, что там люди гибли на трудной работе, за то, что там нет истоков, нет этой пресловутой народности. Я как раз писал о мире, где каждый человек пришлый, где работа трудна и где гибнут. Это не гладко. Но мое поколение выросло и воспитывалось на двух книгах — «Как закалялась сталь» и «Повесть о настоящем человеке». Эти книги можно определить как «непрерывное ЧП», и я не хочу от них отрекаться. И я твердо знаю, что этот обетованный деревенский житель, простой колхозник гораздо мудрее, сложнее и, если угодно, современнее, чем его «липовый» прототип в потоке «деревенской прозы.
И получается результат — ты слоняешься по редакционным коридорам, и тебя не признают, ибо ты не в группе, ибо ты не входишь в какое-то магическое число. Рукопись моего романа „Территория“ пролежала четыре месяца в журнале „Молодая гвардия“. Там даже не прочли, хотя единственный раз в жизни я попросил „походатайствовать“ доброго человека Ивана Григорьевича Падерина. И он сделал это, ибо читал рукопись. Не помогло. Нет худа без добра — я попал в редакцию журнала „Наш современник“ и вдруг натолкнулся на людей, которые думают не о чиновном величии или сорте „обоймы“, в коей я числюсь, а о том, что будет на страницах их журнала. Они со мной не цацкались, по головке не гладили. Мы провели жесткую и бескомпромиссную работу над рукописью.
К чему я излагаю все это? Постараюсь ответить. Одиннадцать лет назад по выходе первой книги мне прилепили звание „молодой писатель“; число книг, изданных мной, скоро дойдет до десятка, и все — „молодой писатель“, и привык к этому амплуа. Когда мы приходим в литературу, мы имеем в багаже какой-то талант, какой-то набор идей, а главное — бескомпромиссность и, прощу извинить за банальность, горящее сердце. Но у нас нет простого литературного умения. Идут годы, и приобретаешь это профессиональное умение. Но однажды ночью ты вдруг видишь, что где-то в редакционных коридорах ты уже приобрел осторожность, „некую ловкость общения. Талант твой не-то что потускнел“, а как-то пригладился, бескомпромиссность воспринимаешь ты с иронией, и сердце твое не горит, а так уютно дымит, и дым твой никого не раздражает. И вдруг приходит сознание, что ты, того гляди, уже перестал быть писателем в лучшем смысле этого слова.
А тогда на кой черт было начинать?
И не пора ли тебе вместо того, чтобы глушить кофе и биться головой о пишущую машинку в поисках точного слова, не пора ли тебе рассказывать пионерам о творческих планах, а летом в составе десанта рвануть к нефтяникам Тюмени и там стыдливо скрывать, что ты инженер геолог и изменил этой любимой до сих пор профессии, ибо поверил в святое искусство прозы. И ты получишь минимум житейских благ, ибо ты в „составе“, тебя знают секретарши литературных генералов и не заставляют долго сидеть в приемной с шапочкой на коленях. Все у тебя будет путем, все как у людей. Но зачем?