Такие дела.
Где буду в мае — в Атлантике или на Чукотке — не знаю. Где-то числу к 10 мая буду знать.
Вот окно перед глазами, сосны, и снег. Нормально. Бытие крутится, и время щелкает. Ну и ладно…
А то, что настроение не можешь угадать — так его нету у меня настроения то. Уж если человек шампанское в канализацию начал лить вместо того, чтобы похмелиться как истинно честный славянин, так какое у него настроение? (Это называется трущобный юмор.) А помимо прочего-то все ведь просто. Две трети жизни прожил, надо последнюю треть закруглить как-то прилично. Прилично не в смысле расцветки носков, а в смысле этой последней трети. А смысл в моем положении только один — работа да еще побродить пока без костылей то. К сорока годам уж ясно, что семейный человек я никакой. Ну и ладно. Зачем быть семейным то? Вот если мне еще и проза разонравится — вот тогда уж взвою. Принято так рецепт-фразу на любой случай жизни иметь, но тут у меня нету ни рецепта, ни фразы. А посему принимаю решение — клин вышибают клином. Хватит жрать аспирин, лучше в лес двинуть.
Всегда считал, что не обязан ни одной рыле давать отчета, кроме тех рыл, кому сам хочу дать отчет ввиду глубокого уважения к нравственным их качествам.
Ты все хочешь от меня каких-то хохотучих писем. А так как я сейчас все еще на амплуа романиста, то хохотучие письма не получаются. Прочел вот журнальный вариант романа; Недоволен. Легко все это, легко, мелковато. А романы-то ведь за два года не пишутся. А время-то такое что романы пишутся за два месяца. Вот и получается противоречие. Противоречие на унылом, даже сером фоне, когда Юлиан Семенов ходит в властителях дум: Бедные рецензенты от тоски этой превозносят меня на все лады. Был дескать Герман Мелвилл и написал «Моби Дик». Потом возник Куваев и написал «Территорию». А уж кто лучше меня знает, что моему роману до «Моби Дика» как безногому Яше с рынка до Брумеля.
Но и рецензентов можно понять.
Я как-то сейчас живу так; в одну сторону. Немного выбила из колеи эта шумиха, которая в голосах и наяву была гораздо сильнее, чем в печати. Сильная была шумиха. И еще какое-то время будет, так как критики подрались за право писать обо мне статьи. Но это все скоро утихнет — я в их колею не ложусь. Сложно все это объяснять, что за колея и почему я в нее не ложусь. Бондареву же я благодарен искренне, ибо обругать сей роман было гораздо легче, чем похвалить. Я, собственно, обругивания и ждал. Или обругивания, или молчания. Скорее последнее. Ну да ладно. Великого, кинодраматурга пока из меня не получается. Что-то смутно с сценарием. Вот мысль: возьму я себе, наверное, соавтора, отдам ему половину гонорара и все представительские хлопоты на «Мосфильме». Я человек мрачный, для кинообщения непригодный. Жить будет легче, надо другой роман писать. А романы-то писать знаещь, как хлопотно? У-у!.
А уж упоминаниями всяких «Кентавров и Апдайков» ты меня очень развеселила. Полчаса гладил себя по лысине и ласково приговаривал: Апдайк. Кентавр. Писатель.
Господь с тобой! Головка у меня маленькая, мысли несложные, душа грубая. И пишу я не извилинами, а челюстью. Какие уж тут апдайки. Нам бы попроще. Это, во вторых. А во первых, если уж брать образец Романа, то куда там всем кентаврам. Современный роман и ситуация схожая — «Вся королевская рать». Вот это роман.
Я думаю, что всякий хоть сколько-нибудь уважающий себя художник должен вначале полностью овладеть классической формой, а уж потом лезть в «измы», выдрющиваться как позатейливее. За то ценю я «Всю королевскую рать», что сделан по классическому образцу и как сделан. А большинство всех этих новомодных форм, над которыми вздыхают бледные очкастые девицы и прыщавые мальчики, идут от нежелания крепко работать, но шибкого желания прославиться.
Ах, и вообще все печально.
Занимаюсь какой-то сценарной ерундой, вместо того чтобы писать путный рассказ, яхту ему, видите ли, надо! Штаны одни, и те мятые, жилья нету, пиджака нету, в курточках живет — яхту ему надо! Ежели родился пижоном, так ими умрешь. (О. Куваев, 1974).