Он был в такой же, как у них, ватной стеганке, ушанке и штанах, и теперь уже трудно было бы сказать, кто из них два часа скрипел на ящике пером и потом превратил все свои слова в дым.
Анка
Все в бригаде заметили, что с некоторых пор Андрей изменился: стал задумчив, рассеян; иногда спросят у него о чем-нибудь, а он и не ответит: думает о чем-то другом. Зимин хотел поговорить с ним, но все не находил удобного момента, да и стоило ли приставать к человеку с расспросами, если он что-то упорно таит в душе? И Зимин решил подождать.
Скоро он стал кое о чем догадываться. Однажды в сильный мороз бурильщики решили не идти в поселок, а переночевать в обогревалке.
Наутро к ним прибежала бригадирова жена, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, встревоженная, и Андрей сказал Зимину:
— Резвая у тебя жинка, мы поленились тащиться, а она прилетела.
Зимин полез за папиросой:
— На то жена.
Андрей выгреб из печурки раскаленный уголек:
— Не всякая прилетит.
— На такой и не женись. Если не прилетит — это и не жена.
Андрей прикурил и больше не сказал ни слова. Они пошли к скале.
Два буровых молотка сотрясались как в лихорадке в их руках, и острые буры вгрызались в скалу, кроша и ломая мерзлый камень. Узкой серой струей бежала вниз пыль, вставала облаком, и черные Андреевы брови поседели, а на ресницах Зимина повисли мельчайшие частицы камня. Их стеганки, лица, ушанки, ватные штаны и валенки густо запорошила пыль, и только глаза оставались нетронутыми. Даже ветер, порывами налетавший с Ангары, не мог сдуть эту пыль, так глубоко и прочно въелась она.
Устав держать двухпудовый молоток, Андрей выключил его; выключил свой молоток и Зимин; они сняли респираторы.
— Но ведь все разные, — сказал Андрей. — Другие поспокойней: не побегут.
— Да, есть равнодушные и есть настоящие.
— Знаешь, — сказал Андрей, не глядя на Зимина и поглаживая кожух бурового молотка, — встретил я тут одну. Ничего. Из головы не вылазит. Походили вместе, на коньках по Ангаре покатались. Очень хорошая. Но ведь я, можно сказать, рабочий простой, понимаешь, темнота, как выражается наш Юрка…
— Что, не любит? — спросил Зимин.
— А пойми их!
Зимин заменил вату в респираторе.
— Слушай, — сказал Андрей, — а может, мы сами ищем бог весть что, а на черта? Была у нас в деревне девка: и с лица красавица, и фигура что надо, свадьбу в октябре назначили. А как подошел этот самый октябрь, махнул я рукой, и дело с концом: странно было, что вот она, эта самая Варька, будет моей женой. Взял и не женился.
— И правильно сделал, — сказал Зимин.
— А с этой все другое.
— Понимаю…
— Знаешь что, Сашка… А может, все это пустяк? Вымыты дома полы, чугун полон щец, печка протоплена, бельишко простирано — что еще надо от бабы?
Андрей натянул на лицо респиратор и включил молоток.
И снова их пальцы сжимали ручки молотков и металл сквозь рукавицы прожигал кожу. Дышали через респираторы, но пыль все равно похрустывала на зубах, щекотала ноздри, набивалась за шею. Серые струи раздробленного камня текли к ногам; с сухим треском стучали буры, и парни, неуклюжие и полуоглохшие, стояли на узком карнизе стены и все глубже и глубже вгрызались в скалу. Когда Зимин на мгновение выключил молоток, чтобы передохнуть и выпрямить спину, ему вдруг почудился женский голос. В ушах еще звенело, и он не поверил себе: вокруг ска́лы, замерзшая Ангара, откуда здесь быть женщине?
Тем не менее она здесь была.
Она стояла у края скалы, в полушубке, валенках, сером платке, и что-то кричала им.
Не успел Зимин стащить респиратор, как женщина взялась за веревку, ступила через край обрыва и, не привязываясь, по выбоинам спустилась к ним.
— Доброе утро. — Она протянула им руку.
Только сейчас Зимин узнал в девушке Анку Степанову, инженера по технике безопасности. Он пожал ее руку в вышитой крестиками варежке и сказал:
— Прости за серый вид: пудру снять не успели.
Анка улыбнулась, стукнула валенком о валенок, сунула руку в карман и бросила в рот несколько кедровых орехов:
— Так… Пояса на месте. А веревки опробованы?
— Да чего там еще, — сказал Зимин, — сама нарушаешь технику безопасности, лазишь не привязываясь, а с нас требуешь.
Анка выплюнула скорлупу:
— Я начальство, мне можно.
— Храбрая какая!
Она бросила в рот новую горсть орехов.
— С вами не такой станешь… Нависших камней много?
— Нее спустили, — ответил Зимин.
— А вон тот? Да не туда смотришь, левей! — Анка повернула голову Зимина.