Замолк мотор, отец приготовился сдавать смену. Моторка с трудом пристала к драге, но каково же было удивление Семки, когда он увидел, что в ней никого нет, никого, кроме моториста.
— А смена где? — крикнул отец.
— Какая тебе еще смена! — отозвался моторист. — Залезайте, покуда живы, — и в поселок… Кто в такую погоду работает?
Егор и дядя Михайло стояли у поручней, Ариша полулежала на верстаке, обмякшая, побледневшая. Моторист, сморщив от напряжения лоб, смотрел снизу на них и держался за драгу, чтобы моторку не било о борта. Отец перекинулся несколькими словами с Михайлом и Егором и сказал:
— Поезжай-ка ты, откуда пришел, а мы уж помаемся за лодырей.
— Вы… вы здесь останетесь? — не поверил моторист.
Но отец даже не ответил ему.
— И захвати с собой Аришу! — крикнул он, уходя. — Совсем укачало девчонку.
Ушла моторка с Аришей, зажглись на драге прожекторы, ослепив темно-зеленую пенистую воду и отвесный скалистый берег. Взревел мотор, и Семкина рука легла на холодный чугун маховика. И снова, заглушая шум волн и свист ветра, загрохотала бочка и один за другим поползли под воду стальные черпаки…
А к утру, когда Байкал стал успокаиваться и «беляки» — белые гребни — исчезли, Семка почувствовал такую усталость, что на мгновение глаза его сомкнулись и он увидел себя в постели.
— Был уговор не киснуть! — вдруг прогрохотало над его ухом. — Поддай уголек, пацан!
Рядом стоял Михайло и обтирочной ветошкой щекотал его шею. Семка встрепенулся.
Скоро моторка привезла новую смену, а они помчались к пирсу. Семка опять сидел с Михайлом на носу, а тот рассказывал ему про танковые бои у венгерского озера Балатон. Отец, как и прежде, пристроился на корме, сосал самокрутку и угрюмо смотрел в сторону. Когда мальчик ступил на пирс, у него от непривычки закружилась голова: целых две смены, шестнадцать часов, не стоял он на твердой земле!
— Ну, Семка, — сказал Михайло, когда они дошли до поселка, — раз ты матросил на драге, айда ко мне! На аккордеоне играть научу. Хочешь?
У Семки блеснули глаза:
— Сейчас или зайти попозже?
— А чего откладывать? Заворачивай. Позавтракаем — и за музыку!
Семке хотелось одного — спать. Голова была каменная, ноги шли неохотно, но разве можно было не пойти, если тебя звал дядя Михайло, неугомонный Михайло, Михайло — Поддай Уголек!
И мальчик зашагал с ним. Но не успел он пройти и десяти шагов, как сзади раздался голос отца:
— Ты куда это, Семен?
— К дяде Михайлу, — ответил мальчик.
— У тебя свой дом есть. Иди завтракать.
— Не хочу я завтракать! — в отчаянии крикнул Семка.
— Ты слышишь, что тебе отец говорит!
Голос звучал по-прежнему жестко, но в него на этот раз вплелись какие-то новые, непонятные нотки.
Семка остановился и вопросительно посмотрел на Михайлу.
— Валяй к себе, — сказал он, — или, может, он тебе не отец?
— Отец, — не очень уверенно проговорил Семка.
— Ну так и слушай, что он тебе говорит. — И Михайло — Поддай Уголек, посвистывая, легкой походкой зашагал к своему дому, а Семка вздохнул и с некоторой опаской подошел к отцу.
— Ну, чего же ты? — спросил отец и улыбнулся, впервые за все годы, которые помнил мальчик, улыбнулся, и эта улыбка была грубоватой, застенчивой, какой-то неумелой…
А когда Семка вошел в избу, он даже и завтракать не стал. Он добрался до койки и мгновенно уснул, и весь день качалась под ним койка и разъяренные волны били в борта, окатывая брызгами и пеной.
1957
Книга
Толька не любил читать. Были дела поинтересней. Летом он убегал с мальчишками в тайгу ловить бурундуков, пригоршнями глотать бруснику и искать кедры. Ну что такое тайга без кедров? Смешно сказать, но в этой местности кедров оказалось очень мало, и если бы Толька знал об этом раньше, он, конечно, отговорил бы своего отца, плотника строительно-монтажного управления, ехать на Падун строить Братскую гидроэлектростанцию. Стоило ли тащиться за шесть тысяч километров в этот таежный поселок, чтобы отдавать на базаре за стакан кедровых орешков рубль пятьдесят?!
Летом Толька с мальчишками нырял с деревянного причала Ангарской экспедиции, с кошачьей увертливостью лазил по отвесному Пурсею — скале, что возле переправы на другой берег, а зимой…
Впрочем, зимы на Падуне Толька еще не видел, но, судя по всему, и зимой скучать ему не придется.
Да, книги Толька не любил. В школе приходилось читать, чтобы не остаться на второй год и не получить отцовского ремня. Он зажимал кулаками уши, чтобы ничто вокруг не отвлекало его, и, уставившись в цепочки строк, морща лоб, мучительно вникал в их смысл. Это было необходимо. Но чтобы когда-нибудь он сам взял в библиотеке книгу, нет, этого еще не случалось. Не мог он усидеть над книгой. Лишь восемь часов в сутки оставался он неподвижным — когда спал. Но частенько охота за бурундуками продолжалась и во сне, и мальчишка ворочался с боку на бок, дергал ногами, что-то кричал и будил всю палатку, в которой жило несколько семей.