Днем, если он не купался и не ходил в тайгу, он бегал по поселку, босой, взъерошенный, и задирал каждого встречного мальчишку, каждого поселкового пса, причем доставалось всем в равной мере — и злым и добродушным. Собак он хватал за хвост, дергал, и те визжали и, если им это удавалось, спасались от Тольки бегством.
Кроме того, он не любил мыть на ночь ноги, и каждое утро обычно начиналось с того, что мать хлестала его полотенцем за то, что он грязными ногами испачкал всю простыню. Однажды мать вообще сорвала простыню, и Толька преспокойно спал с грязными ногами на полосатом матраце, из которого жестко выпирали какие-то стебли. Наконец он спал как хотел! Мать с тех пор перестала стелить ему простыню, и это было одно из его величайших завоеваний. Жить стало просто очаровательно: прибежал с улицы, наелся картошки — и в постель!
И еще Толька не любил, когда мать гнала его в магазин, вооружив авоськой с деревянными ручками. Стоять сдавленным очередью и дожидаться, пока продавец отпустит впереди стоящим продукты, было так же невыносимо, как и читать книги. И Толька быстро нашел выход: он делал страдальческое лицо, поджимал босую ногу, прыгал на другой и начинал хныкать. И ему давали без очереди. Иногда его уличали во лжи, за шиворот оттаскивали от прилавка, но чаще всего сердобольные, доверчивые женщины жалели его, и он, посмеиваясь над их добротой, бежал с тяжелой авоськой домой. И его штаны, перешитые из отцовских, бахромой заметали пыль, и все встречные мальчишки, куры и собаки разбегались в стороны.
Но вот однажды случилось нечто непонятное. Толька затосковал. Ему чего-то не хватало. А чего — он и сам не понимал. Его вдруг сразу перестали интересовать собачьи хвосты, бурундуки и прыжки с причала Ангарской экспедиции. Забывшись, он как-то целый час простоял в очереди за маслом, вечером сам принес от водоразборной будки ведро воды и вымыл в тазу ноги. А днем он слонялся по поселку, странно тихий и задумчивый. Мать не на шутку встревожилась: не захворал ли? И Тольке самому показалось, что он чем-то заболел.
Проходя возле книжного магазина, он в раздумье остановился: может, книга расскажет ему, чем он заболел и чего ему не хватает в его отважной, стремительной жизни? Чаще всего книжный магазин «Заярского куста», как значилось на вывеске, непонятно почему был закрыт, и в щели между дверью и косяком тускло отсвечивал металлический язык. Но сегодня, как нарочно, дверь была распахнута.
Толька неуверенно вошел внутрь и втянул ноздрями непривычный запах клея, типографской краски и бумаги. На полке аккуратно стояло множество разных книг — голубых, розовых, желтых, коричневых, зеленых, и все они смотрели на растрепанного мальчишку спокойно, чуть иронически, с сознанием превосходства.
Толька нащупал в кармане все свое богатство — старую, скомканную трехрублевку, отобранную вчера у белобрысого Гарика, сынка инженера УГЭ — управления главного энергетика. Гарик, хвастаясь, достал из кармана целую горсть бумажных денег и заявил, что он самый наибогатый богач из всех мальчишек радиусом на сто километров. Толька не мог проверить точность этого утверждения, но что Гарик был богаче его, Тольки, это была сущая правда, поэтому со спокойной совестью он сделал белобрысого богача беднее вот на эту замусоленную трешку.
— Тетенька, дайте самую интересную, — сказал мальчишка, протягивая деньги.
Продавщица подозрительно посмотрела на его грязную руку, расправила трешку, оглядела ее с двух сторон, потом перевела взгляд на полки, достала одну книжку и подала ее Тольке. Затем бросила на прилавок два блестящих перышка вместо сдачи. Книга была новенькая, гладкая, прохладная, с яркой обложкой. С обложки улыбался забавный румяный старичок в окружении розовощекого мальчика в белой рубашке и хохочущих девочек с нарядными бантиками в волосах. Ух, как все это было красиво и необычно — просто дух заняло!
Лишь сейчас заметил Толька, что его штаны порваны в десяти местах, что сатиновая рубаха залита чернилами, что руки у него корявые, немытые, с грязью под ногтями… И как это он так живет и не стыдится!