— Спокойной ночи, Маринка. — Матрос помахал ей рукой и опять принялся ходить по краю пирса.
— Ты не плакала? — спросил отец, когда они уже шли по городу.
Его вопрос показался ей странным: да как можно плакать, если рядом был такой добрый человек, этот матрос в полушубке!
— Нет, — сказала Маринка, — и не думала.
— Ну и хорошо. Умница.
Ветер свистел не умолкая. В губе протяжно ревел буй. Дома стояли темные, и город казался безлюдным, незнакомым, чужим. Но так только казалось. Маринка впервые ступила, на полшага ступила в этот тревожный и суровый взрослый мир — мир, в котором надо вскакивать ночью и бежать на пирс, чтобы распорядиться получше закрепить подводные лодки; мир, в котором люди, рискуя своей жизнью, бросаются в ледяную воду, чтобы спасти других людей; мир, в котором действуют непреложные воинские приказы; мир, полный студеного ветра, шторма, острых брызг и неуюта, где не любят жалоб, уныния и слез.
Но сколько доброты и тепла разлито в этом суровом и жестком мире!
— Слушай, Маринка, — сказал вдруг отец, повернувшись к ней лицом, когда они дошли до своего дома. — Ты, я знаю, у меня храбрая девчонка.
— И теперь я ничего не боюсь, — гордо сказала она, — ну ничего-ничего. И ни разу не заплачу.
— Я хочу сказать тебе, Маринка… Хочу сказать…
Она вся потянулась к нему:
— Что, папа?
— То… — тихо произнес он и запнулся, — то, что у нас с тобой нет больше мамы.
Вначале Маринка не поняла:
— Совсем нет?
— Совсем…
— И не будет?
— И не будет. Она умерла.
Маринка уткнулась в его меховую куртку. Плечи ее вздрогнули. Но она не плакала. Она не могла плакать. Отец еще что-то говорил ей, но она не слышала: его слова заглушил дикий порыв ветра, и, чтобы дочка не упала, отец подхватил ее на руки.
Ветер ураганной силы нес снег, в губе клокотала и пенилась вода, а над черными каменными сопками, окружавшими Матросск, негасимо горели маячные огни.
1960
Не опоздай к приливу
Повесть
Глава 1
Ампулы
Вечером Рая не вернулась с дежурства. Ребята и дедушка Аристарх легли, а мать все не гасила в горнице свет, все смотрела в окно, и в глазах ее были беспокойство и тревога.
— Да ложись ты, подменяет кого-нибудь, — зевнул Валерий, старший сын, уже засыпая. — Делать тебе нечего.
Мать легла. Но Юрка слышал, как она ворочалась, вздыхала, покашливала, и у него что-то скребло внутри. До гидрометеостанции, где сестра работала наблюдателем, шесть километров от поселка, и дорога туда не из легких. Мало ли что может случиться… Юрка уснул.
Днем, прибежав с уроков, он наскоро поел и стал одеваться. Валерий в это время перерисовывал с географического атласа на тетрадный лист в клеточку карту северного побережья Кольского полуострова.
— Далеко? — строго спросил Валерий.
— На станцию. Давненько не был…
Юрка не хотел объяснять брату, отчего это ему вдруг взбрело в голову тащиться в такую даль. Валерий был уже почти мужчина и не терпел сентиментальности.
— Напомни Райке, чтобы принесла бинокль. Сколько просить надо?
— Ладно.
— И чем у нее голова забита?
Этого Юрка не знал.
— Условились? Он мне очень нужен.
— Есть взять бинокль!
Валерий улыбнулся, легким движением головы откинул назад льняные волосы, встал, расправил свои спортивные плечи и совсем неожиданно сказал:
— А знаешь, и я с тобой потопаю. Боюсь, не окажешь на нее должный нажим. Дипломатии не хватит.
— И зачем тебе сдался бинокль?
Валерий поднес к губам палец:
— Военная тайна…
Жизнь Валерия в последние дни и вправду была окутана тайной. По вечерам он с двумя дружками, Игорем и Сергеем, сыном редактора районной газеты, рассматривал карту побережья, изрезанную глубокими губами, до хрипа спорили о чем-то. Спорили ребята хитро — ничего нельзя было понять.
— Минутку!
Валерий унес лист с контуром побережья в соседнюю комнату, спрятал куда-то, появился снова и через две минуты был готов: в легких валенках и синей канадке на «молнии», с высоким воротником и косо врезанными карманами. Канадку в день рождения ему подарил отец.
— Пошагали?
Возле дома получилась маленькая заминка. В Юркины планы не входило брать Васька́. Васьком называлось кругленькое, большеглазое, мохнатое существо в бурой шубейке. Ему шел седьмой год, он отличался повышенным любопытством и, конечно же, не дорос до шестикилометровых прогулок среди обледеневших скал и россыпи гальки.